Критические замечания к диалогу. Платон

Плато́н (др.-греч. Πλάτων, 428 или 427 до н. э. , Афины - 348 или 347 до н. э. , там же) - древнегреческийфилософ , ученик Сократа , учитель Аристотеля .

Платон родился в 428 -427 годах до н. э. в Афинах илиЭгине в разгар Пелопоннесской войны между Афинами и Спартой . По античной традиции днём его рождения считается 7 таргелиона (21 мая ), праздничный день, в который, по мифологическому преданию, на острове Делос родился бог Аполлон .

Платон родился в семье, имевшей аристократическое происхождение, род его отца, Аристона (465--424), восходил, согласно легендам, к последнему царю АттикиКодру , а предком Периктионы, матери Платона, был афинский реформатор Солон . Также, согласно Диогену Лаэртскому , Платон был зачат непорочно.

Два диалога «Горгий» и « Федр » имеют для нас особенную ценность. В них раскрываются представления о риторике софистов и Сократа. Риторическая модель спокойного и доброжелательного отношения к собеседнику. Здесь мы находим многое из того, что восприняла потом европейская наука (поэтому, вероятно, софисты считали риторику царицей наук): методика выяснения терминов и методика выявления общих понятий.

«Горгий» - диалог. Здесь рассматриваются этические проблемы риторики. Риторика рассматривается как мировоззрение, модель поведения в мире. Вопрос «как жить?» решается как вопрос «что такое риторика?». Сократ – Горгий, его ученик Пол (реальные персонажи) и Каликл (представитель золотой молодежи, который утверждает право сильного). Суть спора: пытаются определить сущность красноречия. Исходят из того, что это убеждение. Сократ говорит, что можно внушать веру, а можно сообщать знания о справедливом и несправедливом. Вера может быть истинной и ложной, а знаний всегда истинны. Для Горгия убеждать значит внушать веру. Это кардинальный пункт разногласий. По Горгию цель красноречия – играть настроением толпы, речь обращена не к свободному человеку, как речь Сократа, а к толпе. Как жить, какую модель выбрать? Этот выбор является нравственным – заняться поиском истины или нет? Сделав этот выбор, человек делает не только выбор в споре, но и этический путь обращения с людьми.

Эстетические проблемы – что делает речь прекрасной. Категория гармонии. Как понимает гармонию Сократ? Это порядок в речи, ее упорядоченность. Порядок определяется умеренностью и мерой (длиной речи). Умеренность – это воздержанность, то есть поведение, которое соответствует долгу по отношению к собеседнику. Долг – это проявление справедливости. Это уже категория этики.

Собеседники не приходят к согласию, остаются при своих убеждениях. Поэтому и спор является почти агональным.

11.Первый и второй законы риторики.

Первый закон – закон гармонизирующего общения диалога

Сформулируем первый закон современной общей риторики – закон гармонизирующего диалога: эффективное (гармонизирующее) речевое общение возможно только при диалогическом взаимодействии участников речевой ситуации.

Термин «диалог», как и слова диалогический, диалогичность, в современной риторике имеет иной, более общий и широкий, смысл, чем в таких областях как культура речи или речеведенье. Однако, чтобы вы могли проникнуть в глубину, в существо собственно риторических знаний, нужно будет учесть два важных момента.

Во-первых риторика принципиально отрицает возможность «речи, обращенной говорящим к самому себе». Такая речь риторику просто не интересует – даже если она и возможна, даже если она в действительности и происходит. Ведь понятия «гармонирующая», «эффективная», «воздействующая» речь всегда предполагают, что рассматривается речевая ситуация, в которой кроме говорящего, есть и другое лицо, другие участники.

Речь в её риторическом плане не может быть обращена «в никуда», а речевой ситуации, в которой действует одинокий говорящий, не может существовать: ведь если речь воздействует – то на кого-то; если гармонизирует – кого-то с кем-то!

Второй закон – закон продвижения и ориентации. Способы создания движения в речи

Второй закон общей риторики гласит, что речь становится эффективной, если говорящий осведомляет адресата о том, каков «маршрут» совместного продвижения от начала речи к её концу. Чем лучше адресат представляет себе, куда его ведёт говорящий, сколько ещё осталось до конца и в каком «пункте» «карты речи» он находится в данный момент речевого общения, тем лучше он воспринимает сообщаемое. Кроме того, адресат должен постоянно чувствовать, что движение по этой «речевой карте», раз начавшись, не останавливается. Значит, говорящий должен: а) осведомлять адресата о том, какова «карта речи»; б)сообщать о позиции на этой карте; в)создавать ощущение движения.

12.Риторический идеал Сократа, Платона и Аристотеля. Чем он отличается от идеала софистов?

Риторический идеал Сократа можно определить как:

«1) диалогический: каждый из участников общения выступает как активный субъект собственной речи и мысли; не манипулирование адресатом, а пробуждение его мысли - вот цель речевого общения и деятельности говорящего,

2) гармонизирующий: главная цель разговора, спора, монолога - не победа и вообще не борьба, а объединение усилий участников общения для общей цели, достижение определенного согласия между ними по поводу смысла, цели и результатов общения…,

1. смысловой: цель разговора между людьми, цель речи - поиски и обнаружение смысла, истины, которая не есть какой-то фантом, призрак, иллюзия, а заключена в предмете речи и может быть обнаружена» (21,383).

Риторический идеал софистов обладал следующими особенностями:

1) Это была риторика «манипулирующая», монологическая. Адресат для говорящего - скорее пассивный объект воздействия, чем активный субъект. Его сознанием можно манипулировать.

2) Риторика софистов - агональная (от греч. аgon - борьба, состязание), т.е. риторика словесного спора, состязания, которые направлены на победу одного и поражение другого.

3) Риторика софистов была риторикой относительности. Не истина была целью их споров, а победа, потому что никакой истины, по их мнению, нет, а есть только то, что удалось доказать.

13.Третий и четвертый законы риторики, проанализированные Аристотелем.

Третий закон – закон эмоциональности речи. Риторические средства и принципы выполнения третьего закона

Итак, третий закон общей риторики – закон эмоциональности речи. Этот закон требует от говорящего работы чувства, субъективного переживания по поводу предмета речи и умения выразить свои эмоции в речи, сделать её выразительной – экспрессивной. При этом риторика как искусство требует и здесь соблюдения гармонии: степень, сила выражаемых говорящим эмоций должны быть подчинены чувству меры, а характер этих эмоций должен соответствовать характеру адресата и особенностям речевой ситуации. Закон эмоциональности речи реализуется в риторике с помощью особых принципов их использования в речи. Первое место из этих средств занимает, пожалуй, метафора. Тот же Стефан Яворский, например, писал: «в ярости глас подобает бытии яр, в печали уныл и густ; во страсе униженный, добрый, унылый»; «Да изменится лице по различию слова, и да будет лице овогда ласково, овогда печально, овогда весело».

Четвёртый закон риторики – закон удовольствия

Четвёртый закон риторики закон удовольствия - гласит, что эффективная коммуникация возможна тогда, когда говорящий ставит себе целью доставить радость слушателю, сделать общение приятным. Это на значит, что адресата нужно непрерывно смешить, развлекать. Приятно слушать речь, если слушать её легко. Именно последнему служат принципы риторики, о которых мы говорили выше. Неприятны излишние усилия и то, что делается по принуждению, говорил Аристотель. Адресат же речи, особенно публичной, поставлен не в слишком завидное положение: некоторое время он должен сидеть смирно, да к тому же ещё и молча. Больше того, он вынужден делать постоянные усилия, чтобы понимать, о чем сообщает говорящий, должен постоянно контролировать и напрвлять своё внимание.»

14.Аристотель «Риторика». Книга 1-ая, 2-ая и 3-я..

1. Принципы успешного общения.

1. Самые первые и сильные впечатления о человеке создаются его внешним видом. Поэтому все в человеке должно быть на должном уровне: прическа, одежда, походка, манеры. Много зависит от выражения лица. В обычном общении оно не должно быть угрожающим или надменным - это может стать психологическим барьером при разговоре с людьми.

2. Решающими для формирования впечатления о человеке становятся первые четыре минуты общения с ним. В этот промежуток времени активно работают все наши органы чувств, с помощью которых мы создаем целостное представление о собеседнике.

3. Начинать беседу следует только с дружеского тона, все время поддерживая положительную установку при общении.

4. Не стоит забывать о том, что своеобразным мимическим знаком расположения является улыбка. Она нужна не только другим, но и нам самим. От нее зависят настроение и работоспособность. Как настроение влияет на выражение лица, так и, наоборот, выражение лица способствует созданию соответствующего настроения. Доказано, что можно улучшить настроение, изобразив на лице веселье, радость. Ведь мимические мышцы тесно связаны со многими структурами мозга. Искусственно улыбаясь, мы включаем те механизмы, которые обеспечивают нам естественную улыбку.

5. Хорошие результаты дает использование метода утвердительных ответов. Лучше не начинать разговор с обсуждения тех вопросов, по которым есть расхождения с собеседником. Стоит человеку сказать «нет», как его самолюбие начинает требовать, чтобы он оставался последовательным в своих суждениях.Поэтому вначале стоит задать вопросы, на которые собеседник, скорее всего, ответит утвердительно, а далее следить, чтобы разговор шел по пути «накопления согласия». Человек не любит менять мнение. Если он согласился с партнером в девяти случаях, то, скорее всего, согласится и в десятом.

6. При общении важно быть хорошим слушателем. Способность слушать можно развить. Для этого необходимо следующее:

не допускать побочных мыслей;

концентрировать внимание на сущности предмета; не стремиться запомнить все подряд - это практически невозможно;

слушая, не обдумывать последующий вопрос или свой ответ;

научиться находить самый ценный материал, содержащийся в полученной информации;

установить, какие слова и идеи возбуждают ваши эмоции, и постараться нейтрализовать их действие, так как в состоянии сильного эмоционального возбуждения люди обычно слушают не очень внимательно;

слушая, спросить себя: «В чем цель говорящего?»;

обращать внимание не только на слова, но и на тембр голоса, мимику, жесты, позу и т.д.;

показать говорящему, что вы его понимаете; это можно сделать, повторяя своими словами то, что услышали, или смысл того, что вам сказали;

не высказывать своих оценок;

не давать советов (во время выслушивания); оценки и советы, даже когда они даются из самых лучших побуждений, обычно ограничивают свободу высказываний говорящего, мешают выделить наиболее существенное в словах;

не лениться слушать.

Для развития в себе способности слушать можно использовать следующее упражнение. Ежедневно по 10 минут, полностью сконцентрировавшись и отключившись от всех остальных мыслей, надо кого-нибудь внимательно слушать (коллегу, посетителя и т.д.), уточняя своими вопросами его сообщение. Прием прост, но весьма эффективен при систематическом применении.

7. Критика коллег и других людей - не лучший стиль поведения. Не любят окружающие и тех, кто жалуется.

8. Избегайте излишних споров, особенно в присутствии большого количества людей.

Вместо словесной перепалки следует спокойно выслушивать собеседника и, не заражаясь его горячностью, сконцентрироваться на поиске путей разрешения проблемы Опыт показывает, что попытка переспорить собеседника не дает положительного результата, но его можно достичь с помощью разумного компромисса. Выясните: что собеседник хочет? Возможно, истина его не интересует, и он лишь желает самоутвердиться, споря с вами.

Если вы не правы, признайтесь в этом в категоричной форме. Это настраивает собеседника на дружеский лад.

9. Вас оценят, если вы проявляете неподдельный интерес к другим людям.

Обратите внимание на ключевое слово: «неподдельный». Здесь имеется в виду умение высказывать уважение к интересам окружающих. Вдумайтесь: местоимение «я» является одним из наиболее часто употребляемых в нашем языке. Поэтому будьте внимательны к чужому «Я».

10. Прежде чем убеждать человека в чем-либо, надо понять его позицию.

Для выяснения ситуации можно завести разговор о том, что интересует вашего собеседника. При этом большое значение имеет первая фраза.

11. Чтобы добиться чего-либо от человека, надо пробудить в нем желание сделать это.

Как известно, приказаний никто не любит. Большинство людей внушаемо и легко поддается убеждению. Искусство убеждать делает максимально продуктивным ваше общение с окружающими. Поэтому требования желательно излагать в такой форме: «Не считаете ли вы, что так сделать лучше?», «Я буду вам признателен, если вы...». Не стесняйтесь апеллировать к чувствам.

12. Надо уважать мнение других людей.

Общаясь, лучше не говорить человеку прямо, что он неправ, этим только можно вызвать в нем внутренний протест. Общению содействуют фразы-мостики типа: «Я внимательно вас слушаю», «Это понятно» и т.п.

13. Очень важно запоминать и не путать имена людей. Человек будет очень расположен к вам, если вы помните, как его зовут.

14. Одна из главных задач - помочь людям чувствовать свое значение.

Люди, допускающие в общении высокомерный тон, грубость, заносчивость; иронические или невежливые замечания; выражения и реплики, оскорбляющие человеческое достоинство; угрозы, нравоучения и несправедливые упреки; высказывающие незаслуженные обвинения; допускающие угрожающие жесты, а также другие действия, унижающие личность, не только дискредитируют свои организации, но и совершают грубый психологический просчет. Задача руководителя любого ранга, просто партнера - искренне ценить достоинства людей, а достоинство всегда есть у любого человека.

16. Главные враги общения - раздражительность и бестактность.

Раздражительность невыгодна во всех отношениях. Во-первых, она затрудняет общение, а значит, придется потратить больше усилий, чтобы добиться чего-то. Во-вторых, она приводит к ослаблению защитных сил организма (снижается иммунитет). Осознав это, следует подавлять появляющееся раздражение. Для этого стоит повнимательнее присмотреться к ситуации и убедиться, что она не стоит подобной реакции и ее лучше свести к трудности рядового масштаба.

16.Какие науки помогают развитию риторики?

Если рассматривать риторику как мастерство публичного выступления, то можно заметить ее особенную близость с литературой и театром. Выдающийся русский судебный оратор и теоретик красноречия А. Ф. Кони считал риторику литературным творчеством, но в устной форме. Общее между красноречием и поэзией находил Аристотель. Актерскими приемами пользовались все выдающиеся ораторы, начиная с Демосфена и Цицерона.

В то же время на риторику смотрели и как на часть системы знаний, как на способ познания и толкования сложных явлений жизни. Особенно очевидна связь риторики и логики, в древности они рассматривались в неразрывном единстве. И сегодня в период подготовки содержания речи логике отводится главенствующая роль. Отбор фактов, разработка плана и композиции выступления, обеспечение доказательности и аргументированности речи - все это требует знания законов логики. Логическая культура пригодится оратору, если в момент выступления завяжется спор, и на этапе подведения итогов выступления.

Основное требование к современной речи - это её эффективность. Этому требованию она может отвечать только тогда, когда говорящий владеет языковой культурой. Работа над языком и стилем - обязательный этап в подготовке речи, но настоящую проверку языковая культура проходит в момент выступления, в ходе неизбежных импровизаций, отступлений от заранее отредактированного текста.

Продуманная, тщательно выверенная речь в живой аудитории должна быть хорошо произнесена. Четкость, ясность, интонационное богатство речи облегчают общение в любой ситуации. Технику речи можно отточить, опираясь на данные физиологии, анатомии, акустики, сценической речи.

Психология, педагогика помогут оратору (говорящему) выработать психологические качества, необходимые для работы с большой аудиторией, и для общения в рабочей группе, и в неофициальной обстановке.

Поведение оратора на трибуне, форма контакта с любым слушателем, пути выхода из непредвиденных ситуаций, возникающих в ходе общения, определяется не только знанием психологии, но и тем, насколько говорящий владеет этикой, каков у него уровень культуры общения.

Таким образом, в основной перечень наук, с которыми связана риторика, входят логика, этика, эстетика, психология, педагогика.

И все же риторика - лингвистическая наука. О том, как сотрудничает риторика с новыми науками, изучающими речевое поведение человека, вы узнаете в следующей главе.

17.Общая и частная риторики. В чём их суть и различие.

Общая риторика содержит следующие разделы:

1. риторический канон;

2. публичное выступление (оратория);

3. ведение спора;

4. ведение беседы;

5. риторика повседневного общения;

6. этнориторика.

Кратко остановимся на каждом разделе.

Риторический канон - это система специальных знаков и правил, которые берут свое начало еще в древней риторике. Следуя этим правилам, можно найти ответы на следующие вопросы: что сказать? в какой последовательности? как (какими словами)? Иначе говоря, риторический канон прослеживает путь от мысли к слову, описывая три этапа: изобретение содержания, расположение изобретенного в нужном порядке и словесное выражение.

Оратория, или теория и практика публичной речи - особый раздел риторики, очень важный раздел. Ведь свободное владение словом обязательно для человека, который желает отстоять свою точку зрения публично, склонить аудиторию на свою сторону. Напомним, что риторика - «дитя демократии». И большое внимание, которое уделяется ей сегодня, говорит о том, что наше общество ориентируется на демократические позиции.

Теория и искусство ведения спора - это тоже область риторики. В демократическом обществе существует множество мнений по вопросам, которые касаются жизни отдельного человека и общества в целом. Научиться достойно вести себя в споре, уметь направить его так, чтобы он стал работой по достижению истины, а не пустым препирательством, важно всегда, а сегодня особенно.

Ведение беседы также изучает общая риторика. Тем, кто желает познать причины непонимания людей друг другом, усвоить факторы успеха, кто хочет научиться правильно определять стратегию и тактику разговора (любого разговора - и светского, и делового), риторика даст необходимые практические рекомендации.

Риторика повседневного общения дает знания о речевом поведении людей в их бытовой, повседневной, «домашней» жизни. Она поможет вам найти ответы на следующие вопросы: как возникают и гибнут дружеские, приятельские, семейные отношения? Какую роль в их становлении и развитии играют особенности речевого поведения?

Касаясь риторики повседневного общения, нужно сказать, что одни специалисты относят ее к частным риторикам, другие считают ее одной из областей общей риторики. Последние в защиту своей точки зрения приводят следующие доводы: эта риторика « касается такой области человеческой жизни, в которой участвует каждый и действуют весьма общие законы речевого взаимодействия» (21, 37).Так или иначе, но риторика повседневного общения существует и может оказать практическую помощь любому человеку.

Этнориторика изучает национально-культурные различия речевого поведения людей. Риторические знания помогут избежать ситуаций непонимания между людьми разных национальностей и в сфере делового общения, и в областях, касающихся духовных ценностей. Так, риторически образованный человек поймет, почему американцы считают, что при ведении переговоров наши деловые люди недостаточно четко и определенно излагают свою позицию, и почему японцы видят у русских излишнюю категоричность в суждениях. Еще раз повторим: все дело в различии национальных культур, и понимание этого поможет избежать ошибок в общении.

Итак, мы назвали разделы общей риторики, которая изучает законы речевого поведения, лежащие в основе эффективной речи. Законы эти действуют во всех сферах жизни человека.

Частные риторики изучают особые области, которые называют сферами «повышенной речевой ответственности», потому что в них ответственность человека за свое речевое поведение, за умение или неумение владеть словом чрезвычайно велика. Это дипломатия, медицина, педагогика, административная и организационная деятельность и др. Вот что горит по этому поводу автор учебного пособия «Риторика» Н. А. Михайличенко:

«Наверное, нет таких профессий, где искусное владение словом не пригодилось бы. Но в некоторых сферах человеческой деятельности оно становится просто необходимым, является обязательным условием эффективной работы. Юрист, учитель, социальный работник, менеджер, политик, проповедник должны овладеть искусством речи, если хотят достичь вершин в своей профессии. Ведь им постоянно приходится общаться с людьми, беседовать, консультировать, наставлять, выступать публично, в официальной обстановке. А чтобы произнести публичную речь, мало знать, что сказать, надо еще знать, как сказать, надо представлять себе особенности ораторской речи, учитывать множество факторов, влияющих на оратора и на слушателей, владеть техникой говорения» (20, 6).

В нашей стране уже изданы «Педагогическая риторика» А. К. Михальской, «Деловая риторика» Л. А. Введенской и Л. Г. Павловой, разрабатываются и другие учебники. В этом пособии, адресованном в первую очередь будущим менеджерам, мы обратимся и к частным риторикам, хотя основной упор делается на законах общей риторики, которые дают ключ к любым ее областям.

18.Жизнь Демосфена и значение его деятельности для риторики.

Демосфе́н - древнегреческий оратор и политический деятель. Родился в семье оружейного мастера. Изучив ораторское искусство, Д. стал логографом, т. е. составлял речи для других, преподавал риторику, сам принимал участие в судебных процессах, выступал в народном собрании. Сохранились приписываемые Д. 61 речь, 56 выступлений, 6 писем

Современная наука признает принадлежащими Демосфену 41 речь, а также несколько десятков вступлений к речам и писем. Условно его речи разделяют на судебные, судебно-политические и политические. Судебные речи (364-345) Демосфена характерны точной и конкретной аргументацией, в них даны яркие, живые картины современного ему быта. Из судебно-политических речей наиболее яркие – «О преступном посольстве» (343) и «За Ктесифона о венке» (330), направленные против Эсхина. Самым значительным в наследии Демосфена признают политические речи, из которых выделяются 8 речей против Филиппа II, произнесенных между 351-341 годами.

Демосфен тщательно готовил свои публичные выступления, но большое значение уделял живому и непринужденному изложению текстов речей.

Поэтому он не придерживался жесткого плана, активно использовал паузы, которым способствовали риторические вопросы: «Что это значит?», «В чем причина?». Вступление и повествовательная часть у Демосфена были сведены до минимума, все усилия он направлял на опровержение доводов оппонентов и доказательство своей правоты.

Демосфену было важно именно в момент произнесения речи убедить слушателя в своей правоте. Начиная новый раздел речи, он сразу раскрывает его содержание, в процессе изложения подводит итоги сказанному, неоднократно повторяет особо важные мысли. Нередко он строил воображаемый диалог с противником.

Большое значение в ораторском искусстве Демосфена имела мимика, жестикуляция, модуляции голоса. Он свободно соединял и варьировал риторические стили, использовал разнообразные варианты построения фраз и предложений. Демосфен умело применял антитезы («век нынешний» и «век минувший»), соединения синонимов в пары («знайте» и «понимайте»), метафоры, олицетворения, фигуры умолчания, когда слушатели сами догадывались о чем шла речь. В результате его выступления никогда не были монотонными.

Стремление убедить рождало страстный пафос речей Демосфена. По преданию даже Филипп II признавался, что если бы слушал речи Демосфена, то обязательно голосовал бы за войну против себя. Признание красноречия Демосфена было столь высоким, что современники и последующие поколения древних греков называли его просто Оратором.

Из третьей речи «Против Филиппа»

«Но чего же еще не хватает ему до последней степени наглости? Да помимо того, что он разорил города, разве он не устраивает пифийские игры, общие состязания всех греков, и, когда сам не является на них, разве не присылает своих рабов руководить состязаниями в качестве агонофетов? Разве не завладел Пилами и проходами, ведущими к грекам, и не занимает эти места своими отрядами и наемниками? Разве не предписывает он фессалийцам, какой порядок управления они должны у себя иметь? Разве не посылает наемников - одних в Порфм, чтобы изгнать эретрийскую демократию, других - в Орей, чтобы поставить тираном Филистида? Но греки, хотя и видят это, все-таки терпят, и, мне кажется, они взирают на это с таким чувством, как на градовую тучу: каждый только молится, чтобы не над ним она разразилась, но ни один человек не пытается ее остановить. И никто не защищается не только против тех оскорблений, которым подвергается от него вся Греция, но даже и против тех, которые терпит каждый в отдельности. Это уже последнее дело!

Разве он не предпринимал похода на Амбракию и Левкаду - города, принадлежащие коринфянам? Разве не дал клятвенного обещания этолийцам передать им Навпакт, принадлежащий ахейцам? Разве у фиванцев не отнял Эхин, разве не отправляется теперь против византийцев, своих собственных союзников? Разве у нас - не говорю уж об остальном - он не завладел крупнейшим нашим городом на Херсонесе, Кардией? И вот, хотя мы все страдаем от такого отношения к себе, мы все еще медлим, проявляем малодушие и смотрим на соседей, полные недоверия друг к другу, а не к тому, кто всем нам наносит вред».

19.Основные этапы работы оратора над речью.

Изобретение мыслей

Расположение

Словесное выражение

Запоминание

Произнесение

Целостность ораторской речи заключается в единстве ее темы – главной мысли выступления, основной проблемы, поставленной в нем, - и смысловых частей разной структуры и протяженности. Речь воздействует лишь в том случае, если имеются четкие смысловые связи, которые отражают последовательность в изложении мысли. Путанное, непоследовательное высказывание не достигает цели, но вызывает у слушателей запланированной оратором реакции. В лучшем случае они остаются равнодушными, в худшем – не понимают, о чем идет речь.

Когда оратор начинает говорить, мы, слушатели, как бы стенографируем и комментируем его слова: начинает говорить…, сообщает, о чем будет говорить…, делает оговорку…, переходит к основной теме…, делает отступление…, повторяет…, дискутирует…, опровергает мнение ученого…, не соглашается…, подчеркивает…, повторяет…, добавляет…, перечисляет…, отвечает на вопросы…, делает выводы. Этот комментарий строго отражает связь оратора с аудиторией, а, прежде всего, последовательность расположения материала, композицию речи.

Композиция речи – это закономерное, мотивированное содержанием и замыслом расположения всех частей выступления и целесообразное их соотношение, система организации материала.

В композиции можно выделить пять частей: зачин речи, выступление, основная часть (содержание), заключение, концовка речи. Это, так сказать, классическая схема. Она может быть и свернутой, если отсутствует какая-либо из частей, кроме, разумеется, основной (ведь без содержания нет и речи).

Все части ораторской речи переплетены и взаимосвязаны. Объединение всех частей речи в целях достижения ее целостности называется интеграцией. Необратимость речи определяет многое в ее построении. Ведь трудно удерживать в оперативной памяти все выступление целиком. Это и диктует принципиально иное его построение по сравнению с письменной речью. Связанность ораторской речи обеспечивается когезией, ретроспекцией и проспекцией.

Когезия – это особые виды сцепления, связи, обеспечивающие последовательность и взаимозависимость отдельных частей ораторской речи, которая позволяет глубже проникнуть в ее содержание, понять и запомнить отдельные ее фрагменты, расположенные на некотором (и даже значительном) расстоянии друг от друга, но в той или иной степени связанные между собой. Этот тип связи может, выражается различными повторами, словами, обозначающими временные, пространственные и причинно-следственные отношения: таким образом, итак, во-первых, во-вторых, в-третьих, следующий вопрос, в настоящее время, совершенно очевидно, посмотрим далее, перейдем к следующему. Связующую роль выполняют и такие слова и словосочетания: принимая во внимание, с одной стороны, с другой стороны, между тем, несмотря на это, как оказывается, по всей вероятности, как оказалось в последствии.

Ретроспекция – это форма речевого выражения, отсылающая слушателей к предшествующей содержательной информации. Оратор может ссылаться на информацию, которая имеется помимо его выступления (таким образом, происходит связь данной речи с общим информационным контекстом), отсылать слушателей к информации, которая содержится в предыдущих его выступлениях или в данном выступлении, но изложена ранее (так осуществляется связь речи с предыдущими речами).

Проспекция – это один из элементов речи, относящих содержательную информацию к тому, о чем будет говориться в последующих частях выступления. Проспекция дает возможность слушателю яснее представить себе связь и взаимообусловленность мыслей и идей, изложенных в речи. Вначале оратор может обещать слушателям дать некоторую информацию о данном выступлении, а также говорить и о своих будущих выступлениях или о выступлениях других ораторов. Это и будет проспекция.

В заключение поговорим об этикетных речевых формулах, которые входят в зачин и концовку речи. Этикет ораторской речи – это устойчивые специфические единицы общения, принятые в ораторской практике и необходимые для установления контакта с аудиторией, поддерживания общения в избранной тональности, передачи другой информации. Помимо основной функции – поддержания контакта – указанные речевые формулы выполняют функцию вежливости, регулирующую функцию, благодаря которой устанавливается характер отношений между оратором и слушателями и восприятия речи, а также эмоционально-экспрессивную.

Чаще всего в речевом этикете используют обращение. Распространены также приветствие аудитории, т.е. выражение дружеских чувств, дружеского расположения, доброжелательности. Следующая группа – формулы «прощания» и «благодарности за внимание». Выделяется также группа речевых клеше, относящихся к знакомству. Оратор обязательно должен быть представлен или должен представиться сам. В ораторской речи используется высокая, нейтральная и эмоциональная тональность, т.к. благодаря ей устанавливается благоприятный контакт со слушателями.

20. Перикл «Эпитафия». Особенности этой речи.

надгробная речь; так называлась в Афинах особенно речь, которую произносил назначенный государством оратор во время торжественного погребения павших в славном бою за отечество. Это публичное прославление павших должно было побуждать оставшихся в живых в такой же храбрости. Аристид первый, кажется, произнесением надгробной речи над павшими при Платеях придал этому торжеству большее и более общее значение, а с тех пор значительнейшие ораторы считали за честь поручение им такой речи. Так, Перикл держал надгробную речь над павшими при Самосе и затем речь, сообщенную Фукидидом (2, 35), над убитыми в сражениях первых лет Пелопоннесской войны. Мало-помалу дошло до того, что такие речи не только произносились по поручению государства, но сочинялись вообще в память выдающихся людей; так, нам известно, что Горгий, Лисий, Исократ, Гиперид и Демосфен составляли такие речи. В позднейшие времена, когда общественная жизнь и общественные заслуги не давали материала для таких речей, предметы для них брались из частных отношений отдельных личностей. Этим можно объяснить множество таких напыщенных речей, известных в древности, и ту аккуратность, с которой их разбирали риторы.

Функциональные стили речи.

Разговорный стиль (бытовая сфера, функция общения, реже – сообщения);

Научный (сфера науки, функция сообщения);

Официально-деловой (сфера права, функция сообщения);

Публицистический (сфера политики и искусства, функции сообщения и воздействия);

Художественный (сфера искусства, функция эмоционального воздействия).

22. Горгий «Речь в защиту Елены».

(1) Славой служит городу смелость, телу - красота, духу - разумность, речи приводимой - правдивость; все обратное этому --лишь бесславие. Должно нам мужчину и женщину, слово и дело, город и поступок, ежели похвальны они - хвалою почтить, ежели непохвальны - насмешкой сразить. И напротив, равно неумно и неверно достохвальное - порицать, осмеяния же достойное - восхвалять. (2) Предстоит мне здесь в одно и то же время и правду открыть, и порочащих уличить - порочащих ту Елену, о которой единогласно и единодушно до нас сохранилось и верное слово поэтов, и слава имени ее, и память о бедах. Я и вознамерился, в речи своей приведя разумные доводы, снять обвинение с той, которой довольно дурного пришлось услыхать, порицателей ее лгущими вам показать, раскрыть правду и конец положить невежеству.

(3) Что по роду и породе первое место меж первейших жен и мужей занимает та, о ком наша речь,- нет никого, кто бы точно об Этом не знал. Ведомо, что Леда была ее матерью, а отцом был бог, слыл же смертный, и были то Тиндарей и Зевс: один видом таков казался, другой молвою так назывался, один меж людей сильнейший, другой над мирозданием царь. (4) Рожденная ими, красотою была она равна богам, ее открыто являя, не скрыто тая. Многие во многих страсти она возбудила, вкруг единой себя многих мужей соединила, полных гордости гордою мощью: кто богатства огромностью, кто рода древностью, кто врожденною силою, кто приобретенною мудростью; все, однако же, покорены были победной любовью и непобедимым честолюбьем. (5) Кто из них»и чем и как утолил любовь свою, овладевши Еленою, говорить я не буду: знаемое у знающих доверье получит, восхищенья же не заслужит. Посему, прежние времена в нынешней моей речи миновав, перейду я к началу предпринятого похвального слова и для этого изложу те причины, в силу которых справедливо н пристойно было Елене отправиться в Трою.

ДИПЛОМНАЯ РАБОТА

ПО ФИЛОСОФИИ

«ЭВОЛЮЦИЯ УЧЕНИЯ ПЛАТОНА О БЕССМЕРТИИ ДУШИ И ПРОБЛЕМА ВОСТОЧНЫХ ВЛИЯНИЙ»

ВВЕДЕНИЕ

ГЛАВА 1. ИДЕЯ В УЧЕНИИ ПЛАТОНА

1.1. Историография работ Платона

1.2. Учение Платона об идеях

1.3.«Идея» как явление соединяющее микрокосмос и макрокосмос

2.1. Душа в учении Платона

2.2. Эволюция представлений о природе души

в древнегреческом сознании

3.3. «Платоновский вопрос» в хронологии X. Теслефа

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Аль-Фараби в работе «Об общности взглядов двух философов -божественного Платона и Аристотеля» прямо относит к идеальному миру «душу» и «разум», что само по себе представляет собою необходимое уточнение, которое требуется при изучении диалогов «Филеб» и «Тимей». Разбирая положения философии Платона, касающиеся «Единого», «форм», «души», человека (то есть всего того, что и составляет соотношение микро- и макрокосмоса), Аль-Фараби видит характер тождества микро- и макрокосмоса (при условии вторичности микрокосмоса) в ступенчатости всего сущего. Микрокосмос выступает скорее эманацией макрокосмоса; такой взгляд свойственен той философской традиции, представителем которой он является.

В конце XIX века в европейской философской мысли очевидно существенное возобновление интереса к антиковедению, во второй половине XIX века и в XX веке по Платону было написано очень большое количество специальной литературы, посвященной этой теме.

Видение космологической проблематики более позднего Платона В. Иегером в книге «Пайдейа. Воспитание античного грека» заключает в себе мысль о включенности человека в космический порядок: душа человека есть элемент всего целого бытия.

Ф. Коплстон в своей книге «История философии. Древняя Греция и Древний Рим» анализирует «высшее благо». Особенностью его анализа является провозглашение возможности кажимости «блага» для человека, то есть, по его мнению, человек может посчитать за благо и то, что в конечном счете им не является; тем самым косвенно подтверждается положение об отсутствии безусловности выбора блага в жизни человека у Платона. При анализе диалога «Государство» Коплстон затрагивает тему связи человека и государства. Для них общим являются «принципы справедливости» . Действительно, в философии Платона рассуждение о «справедливости» не заключается в одной лишь фиксации принципа наилучшего устройства государства, у Платона это рассуждение затрагивает «душу», что отмечает и Коплстон. Коплстон совершенно справедливо не принимает сотворенность души, описанную в «Тимее». Коплстон говорит о том, что ее сотворенность «не следует понимать буквально».

Другой исследователь античной философии, Р. Уорнер, в книге «Греческие философы» характеризует идеальное бытие Платона следующим образом: «идеи» занимают главенствующее положение (по сравнению с вещами); «идеи» неподвижны, но доступны диалектическому познанию. От главной «идеи блага» зависит все вторичное бытие, но в этом анализе Платона остается не совсем понятным, что есть природа идеи, что есть сама идея. Хотя Уорнер говорит об иерархии «идей», дает их перечисление, необходимо самому обратиться к поставленному вопросу о «идеях».

П. Фридландер также занимался бытийно - космологической проблематикой, выделяя включенность человека в космический порядок в качестве основного смыслового момента философии Платона. Забота о душе, копирование образов макрокосмоса составляют главную задачу человеческого существа. По Фридландеру, эти темы поднимаются Платоном уже в диалоге «Горгий».

Следующим крупным исследователем Платона является У. Гатри. Из его работы «История греческой философии» можно выделить следующие основные моменты. Ранние диалоги Платона (даже диалог «Горгий») еще не обладают утверждениями о бытии идей, учение о значимости идеального бытия не выступает в данном случае обоснованием рассматриваемых вопросов. Гатри считает, что Платон здесь говорит о космическом порядке, в согласии с которым человек должен существовать, но не о «формах». В настоящем исследовании выдвигается предположение, что даже в ранних диалогах Платон провозглашает, хотя и косвенным образом, значимость идеального бытия, бытия форм. Критика того или иного поведения, рассуждения проводится ради того, чтобы «излечить» душу человека, направить ее в сторону уподобления макрокосмосу, в котором присутствуют и «идеи».

Р. Брамбо также занимался этими вопросами, его позиция интересна следующим: Брамбо считает, что у Платона действительно присутствует сочетание разных смыслов слова «идея» (о котором уже говорилось выше), но объясняется оно не спецификой самих «идей», а тем, что Платон сам точно не мог определить какой-то один смысл, соответствующий всем описаниям «идеи», которые он приводит.

Из наиболее новых работ можно выделить книги Т. Робинсона «Психология Платона» и Д.Диллона «Средние платоники», в которой, хотя самому учению Платона отведена малая часть этой книги, но в том, что предлагается вниманию, содержатся очень необходимые замечания по поводу космологии Платона. Робинсон прослеживает связь диалогов «Государство» и «Тимей» по вопросу о душе, занимается анализом описаний души, представленных в этих диалогах. Он подчеркивает тождественность состава и принципов сотворения «души» и «мира», также говорит о тождественности «лучшей» части души и самой природы Демиурга. Робинсон напрямую занимается анализом космологии «Тимея», ставя вопрос о совмещении двух описаний творящей причины. В его постановке вопроса интересна следующая мысль: «необходимость», поддающаяся действию Разума, такая же вечная и значительная сила, как и сам «Ум - Демиург».

Диллон говорит о том, что существует «Мировая Душа», и в то же время существует ее «микрокосм» - душа индивидуальная. Анализируя «Мировую Душу», Диллон определяет ее как такое макрокосмическое образование, которое является «местом идей» ; особенность этого макрокосмического образования, освещенная Диллоном, дает возможность нам высказать предположение о душе как об особой идее, которая отличается от других большим количеством выполняемых действий в сущем.

Теперь обратимся к самым главным отечественным исследованиям космологии Платона. Начать этот экскурс необходимо с работы Скворцова Н.Е. «Платон о знании в борьбе с сенсуализмом и рассудочным эмпиризмом», в котором космология Платона описывается как основание его взглядов на познание. Особенности онтологии Платона изучались П.И. Линицким («Учение Платона о божестве»), который подчеркивает соотнесенность «разума» «чистого» и «смешанного». Единство идеального мира, связь «красоты» и «блага» находит у Платона А.Н. Гиляров. B.C. Соловьев в словарной статье «Платон» отмечает следующее: диалог Платона «Пир» представляет собой переход к новому этапу своего творчества, которое характеризуется повышенным по отношению к ранним диалогам вниманием к проблеме реальности сущего, значимости материального мира. Далее, в «Государстве» главной ценностью для человека выступает познание «гармонии»; в «Тимее» говорится, по мнению Соловьева, об одном творящем Начале, но только с разных позиций.

В работе «Эрос у Платона» Лосев говорит об «утверждении абсолютного в любви» , то есть об идеальном, главенствующем значении Эроса в бытии, о связи Эроса и души, о «средней» природе Эроса и о ступенях эротического восхождения к высшему бытию, что представлено в диалоге «Пир». Лосев дает подробную характеристику идеального бытия, выделяя разные смыслы употребления слова «идея» Платоном. Классификация значения «идей», а также само понимание идеи у Лосева определяется взглядами, выраженными в его собственной философской концепции; философ представляет учение Платона об идеях через аспекты своей проблематики.

Из более современных работ стоит отметить работы А.Л. Доброхотова, в которых анализируется природа Начала бытия, принципы становления сущего, и выясняется статус иррационального космического состояния, «стихийного», то есть «необходимости». Также необходимо сказать о работах Васильевой Т.В. как об еще одной попытке обращения к космологической проблематике Платона, включающей в себя провозглашение тождества микро- и макрокосмоса и анализ самого макрокосмического (Васильева также поднимает вопрос о соединении двух описаний творящей причины в диалоге «Тимей»).

Из отечественных исследований следует также отметить работу Сергеева К.А. и Слинина Я.А. «Природа и разум: античная парадигма», в которой представлена попытка фундаментального освещения общих установок философии Платона и античной философии вообще. Также представляет интерес работа Ю.А. Шичалина «Поздний Платон и Аристотель (постановка вопроса)», где проводится исследование сущего, описанного Платоном в диалоге «Филеб». Такой же подробный анализ содержания диалога «Парменид» и учения Платона об идеях мы находим в работе Бугая Д.В. «Критика теории идей в «Пармениде» Платона». Павленко А.Н. представляет специальное исследование по космологии разных мыслителей (в том числе и Платона), где выдвигает положения о «монотеизме» Платона и невозможности полного познания Космоса, а также об «одушевленности» гармонии.

К самым значительным современным отечественным комментаторам Платона следует, на наш взгляд, отнести следующих авторов: П.П. Гайденко («История греческой философии в ее связи с наукой»), Р.В. Светлов («Платонический философский lexicon», где еще раз поднимается проблема двух смыслов слова «идея»), Ю.Г. Седов («О «способности различения» в философии Платона и Аристотеля»).

1.2. Учение Платона об идеях

Платон поддержал основные тенденции предшествующей философии, возникшей в школе Пи­фагора, принципиально осознавшей свою предметную область в школе Пар­менида, получившей развитие в школах софистов, у Сократа и в школах сократиков.

От пифагорейцев Платон унаследовал противопоставление божественной и человеческой мудрости, учение о бессмертии души и осознание необхо­димости должным образом воспитать философа и сформировать образ его жизни, поскольку душа не берет с собой на тот свет ничего кроме «воспитания и образа жизни». От Парменида противопоставление сферы подлинного бытия-ума сфере становления и связанного с ним мнения. От софистов и Сократа - необходимость «воспитывать людей» путем изучения определенного набора дисциплин, обеспечивающих переход от мира становления к миру подлинного бытия, а также специальное внимание к происхождению государства и права.

Исходное пифагорейское понимание философии как «любви к бо­жественной мудрости» Платон трансформировал в образе Сократа, подвер­гающего испытанию человеческую мудрость по предписанию божества в Дельфах и на основании указаний божественного голоса: Сократ в этом отношении оказался таким же олицетворением философии, как демон Эрот, олицетворяющий вечное стремление находящейся здесь души к миру подлинного бытия и знания («Пир»).

Таким образом, мировоззренческой концепции Платона предшествовали:

а) учение о бытии Гераклита (всё течёт, изменяется и находится в становлении, подчиняясь Логосу);

б) учение о бытии Парменида (реальное бытие неизменно и невидно, но умопостигаемо, изменчивы лишь зримые вещи - отражение безвидного);

в) учение о бытии Анаксагора (всему в мире сообщает порядок и всему причиной служит “Ум”).

В своих трудах Платон упоминает и других философов, но вероятнее всего “Учение об идеях” мотивировано именно вышеприведёнными и основано, главным образом, на них:

а) их известные постулаты - явные исходные конструкты “Учения” Платона;

б) несмотря на некоторые отличия в формулировках, эти конструкты вполне совместимы;

в) для совмещения их в единое целое требовалось сравнительно немногое - найти принцип этого совмещения и убедительно обосновать.

Представив наиболее вероятные предпосылки и основания “Учения об идеях”, конкретизируем его мотивацию - возможную “проблему Платона”. Тематика диалогов Платона довольно широкая, но во многих из них анализируются отношения “бытие-небытие”, “единое-многое”, “неизменное-изменчивое”, “подобное-неподобное”. В упомянутых учениях Гераклита, Парменида и Анаксагора мы обнаруживаем практически те же древнегреческие категории, а также попытки дать им определение. Что же в них осталось безответным? Вкратце выделим наиболее существенное:

а) У Гераклита устойчивость “вещей” обоснована соразмерностью некоему невидному и постоянному потоку бытия, но отношение “вещей” к этому потоку дано в аллегории - как тезис, не имеющий основания;

б) Парменид, постулировавший наличие двух видов бытия, неизменного безвидного и уподобляющегося ему зримого, представлял это “уподобление” как естественное “устремление” зримого к совершенству безвидного, но причину этого “устремления” обосновать не смог;

в) У Анаксагора “Ум” и “бытие вещей” логически жёстко не связаны - “порядок вещей” ни к каким причинам не возводится, а просто приписывается: воздуху, эфиру, воде и многому иному .

“Федон” - начало “Учения об идеях”. Рассматривая в вышевыделенном контексте диалоги “Федона”, можно заметить - в них очень тщательно анализируются все возможные подходы к проблеме “уподобления зримого невидному” (нерешённой Гераклитом и Парменидом). С этой целью априори принимается наличие двух видов мировых сущностей: “безвидного и всегда неизменного, постижимого в размышлении” и “зримого, непрерывно меняющегося, воспринимаемого чувственно” . Исходя из этого, далее рассматриваются:

а) отношения “душа-тело” (душа бессмертна, близка к божественному, она “владеет” и управляет телом);

б) отношения “знаний” - чувственного и истинного;

в) отношения “единое - многое” (в контексте “подобия”);

г) предположения об истоках “вещей” (о “порождающих” причинах

“вещей”);

д) отношения двух видов бытия - “сущего” и “несущего” (субстратного начала “сущего”).

В конце дискуссии собеседники склоняются к мнению: на чисто понятийной основе причину “уподобление зримого безвидному” найти не удастся, нужен другой путь - попытаться представить это “уподобление” в принципе, в его осуществлении. В общем виде формулируется и сам принцип - “прекрасное причастно прекрасному”: “… ничто иное не делает вещь прекрасною, кроме присутствия прекрасного самого по себе или общности с ним, как бы она не возникла...” .

Платон доволен результатами дискуссии: “… надёжнее ответа нельзя, по-моему, дать ни себе, ни кому другому. Опираясь на него, я уже не отступлюсь. Да, я надёжно укрылся от опасностей, сказавши себе и другим, что прекрасное становится прекрасным благодаря прекрасному...”.

Радость переполняет Платона и его “озаряет”: “… единственный путь, каким возникает любая вещь, - это её причастность особой сущности, которой она должна быть причастна...”. Он готов закричать во весь голос: “Я нашёл!” - если в дальнейшем мне потребуется другое и лучшее основание, их уже можно будет сопоставлять и сравнивать. Но найден лишь путь к решению проблемы, к тому же природа “особой сущности”, к которой должны быть причастны “вещи”, пока неопределённа.

Что же предпринимает Платон? Последующие диалоги “Федона” отличны от проанализированных ранее - в них не столь отчётливы цели дискуссии, много рассуждений и бездоказательных суждений. Тем не менее, предисторию этих диалогов мы уже выяснили и оснований для их корректного обобщения в интересующем нас контексте вполне достаточно. Очевидная цель собеседников - найти возможность шага вперёд. Отсюда - сужение тематики дискуссии и переход к обсуждению: природы “вещей”, отношений между “вещами” и восприятия “вещей” человеком - как воспринимаются “вещи” и как они “мыслятся” .

Новый раздел дискуссии начинается с обоснования опорного тезиса - у “вещей” две “идеи”: “частная” (её конкретный “образ”) и “родовая” (то, что едино во всех её подобиях). Далее подробно анализируется: почему подобны многие “вещи”, почему подобные “вещи” могут иметь отличия, почему так устойчивы “родовые идеи вещей”? . Убедившись, что все “вещи”, как и “частные идеи вещей”, преходящи, а ”родовые идеи вещей” каким-то образом сохраняются и воспроизводятся, собеседники склоняются к признанию:

а) существует что-то неизменное, изначально овладевающее “вещью” в становлении и являющееся в подобии “вещей” как “единое” во “многом”;

б) это неизменное может представлять собой ничто иное, как “родовые” - “неуничтожимые идеи вещей”.

Термин “идея” впервые появляется в “Федоне” именно в этой части дискуссии, в одной из фраз Федона: “… Помнится… Симий и Кебет… признали, что каждая из идей существует и что вещи в силу причастности к ним получают их имена...” . В последующих рассуждениях о признаках чисел Сократ применяет уже словосочетания: “идея чётности / нечётности чисел”, “идея дробного / целого числа”, “идея жизни” . Что же подразумевается под “идеей” в “Федоне”? Предположительно и по сути это общепринятое “понятие” о вещах или явлениях - их специфицирующий “опознавательный образ” (совокупность признаков, выделяющая в общем многообразии и позволяющая идентифицировать).

“Теэтет” . В диалогах “Теэтета” отчётливо продолжено намеченное Платоном в “Пире” и “Федре”. В них детально анализируются основные постулаты “прекрасных учений” великих “мудрецов”: Протагора, Гераклита, Эмпедокла и Гомера. В ходе этих диалогов последовательно критикуются:

а) постулат Протагора “мера всех вещей - человек”(“меры” и“истины” всегда относительны);

б) постулат Гераклита “всё течёт и изменяется” - есть два вида движения: изменение самой “вещи” (“текучесть”) и перемещение “вещи” (“движимость без изменения”). Отмечается также наличие учений Мелисса, Парменида и других философов, утверждающих, что “всё едино и неподвижно” (противоположное Гераклиту), которые также нуждаются в критике. Однако, по признанию Платона, “страшнее их всех один Парменид”, вызывающий “и почтение, и ужас” своей скрытой, “благородной глубиной”. Учения, упомянутые последними, собеседники почему-то не обсудили.

“Софист” . Причина этого проясняется в диалогах “Софиста”. В образе их главного участника “Чужеземца из Элеи”, “друга последователей Парменида и Зенона” - вполне узнаваем сам Платон, который активно оппонирует Пармениду и главному тезису его учения: “Этого нет никогда и нигде, чтобы несущее было” .

В ходе дискуссий Чужеземец стремится доказать, что существует как “сущее”(бытие), так и “несущее” (небытие). Ведь наряду с “вещами” есть и “отражения вещей” (в чувственно-умозаключительных “образах”, в зеркальных и прочих “копиях”), которые не “истинны”, т.е. не являются “подлинными вещами”.

Чтобы подвергнуть испытанию упомянутый тезис Парменида им выдвигается “безумный” антитезис: “небытие в каком-либо отношении существует, а бытие каким-то образом не существует” .

Обосновав его правомочность с помощью категорий “единого” и “целого”, Чужеземец доказывает: “бытие и небытие относительны”.

На этом он не останавливается и упоминает о наличии другого подхода к бытию: есть, настаивающие на том, что “… истинное бытие - это некие умопостигаемые и бестелесные идеи; тела же… они… называют не бытием, а чем-то подвижным, становлением...”. Исходя из многообразия подходов к “бытию”, Чужеземец считает необходимым найти определение - что означает “существовать”? и предлагает исходное: “оно есть ничто иное, как способность к страданию или действию” .

В ходе дальнейшей дискуссии собеседники убеждаются - существующее значительно богаче в проявлениях и создаётся богатство этих проявлений “движением”. “Движение” в их представлении (по отношению к бытию) - это “иное”, оно и небытие и бытие. Завершают эту часть дискуссии принципиальные выводы:

а) “… распространяющаяся на всё природа иного, делает всё иным по отношению к бытию,… мы по праву можем назвать всё без исключения небытием и в то же время, так как оно причастно бытию, существующим...”;

б) “небытие” не противоположно “бытию”, оно “иное”;

в) и, с точки зрения бытия, не уступает ничему другому. “… Должно смело теперь говорить, что небытие, бесспорно, имеет собственную природу...” . В этих выводах не только историческое преодоление “авторитета Парменида”. Отважившись сказать: “… каждая часть… иного, противопоставленная бытию, и есть действительно то самое - небытие...”, Платон сделал ещё один шаг вперёд - число конструктов “Учения об идеях” расширилось .

Окрылённые удачей, участники дискуссии пытаются продвинуться ещё дальше и выдвигают исходные тезисы:

а) всё существующее есть следствие божественного творческого искусства;

б) всё ранее не существовавшее возникает благодаря некой иной созидательной деятельности (не бога);

в) всё существующее возникло в силу какой-то самопроизвольной причины - без участия разума.

Но эта попытка была недолгой - признав, что существуют два принципиально отличных вида творчества, созидающее и подражательное, утомлённые собеседники распрощались.

“Парменид” . Платон уже преодолел свою “боязнь Парменида”, он готов к “очной встрече” и “встречается с ним” - в воображаемой дискуссии очень старого, но “красивого и представительного” Парменида с “молодым” Сократом и его друзьями. Цель Платона в этой дискуссии очевидна - ещё раз оценить “с точки зрения Парменида” исходные тезисы своего “Учения” (“Прав ли я?”) и решить: “что делать дальше?” (“Могу ли я идти вперёд, уже не оглядывась назад?”). Воображаемую дискуссию начинает обращение Парменида к Сократу: ”… ты полагаешь, что существуют определённые идеи, названия которых получают приобщающиеся к ним вещи; например, приобщающиеся к подобию становятся подобными, к великости - большими, к красоте - красивыми, к справедливости - справедливыми?...” и просит уточнить: “… каждая приобщающаяся вещь приобщается к целой идее или к её части? Или возможен какой-либо иной вид приобщения...?”.

В ходе дискуссии Парменид находит упущения в Сократовом представлении отношений “идей” и “вещей” и Сократ уточняет: “… Мне кажется, Парменид, что дело, скорее всего, обстоит так: идеи пребывают в природе как бы в виде образцов, прочие же вещи сходны с ними и суть их подобия, самая же причастность вещей идеям заключается ни в чём ином, как только в уподоблении им...” . Парменид выражает сомнения в бытии “идей-самих-по-себе”, пытается обосновать свои сомнения исходя из своего учения, но вскоре признаёт - для анализа предложенного Сократом необходимо применить другой, неординарный подход.

Собеседники соглашаются и, рассматривая отношения “единое-многое”, “части-целое”, “предельное-беспредельное”, “подобное-неподобное”, “тождественное-нетождественное”, “единое-иное”, последовательно формулируют:

а) что такое “единое-вообще” и “единое-в-существовании”;

б) что такое “не-единое”, т.е., “другое” (“иное”);

г) принципы приобщения к “бытию” “единого” и “другого”.

На этом дискуссия практически завершилась, её длительность, вероятно, утомила Парменида, да и цель достигнута - обосновано и доказано: а) бытие “иного”, которое: “… нигде и никаким образом не имеет никакого общения ни с чем из несуществующего...”;

“Учение об идеях” Платона бивариантно: во-первых, оно самодостаточно (проблема Платоном выявлена, поставлена и решена), а во-вторых, является неотъемлемой частью его общей, демиургической концепции мироздания, служит принципиальной основой для выбора её исходных структурных элементов и исходным обоснованием “истинности” - их представленных взаимодействий и взаимоотношений.

“Учение об идеях” Платона мотивировалось трудами его предшественников и очень многое из этих трудов доработано им бережно и эффективно. Но продвинуться вперёд он смог лишь отойдя от их традиций, от уже тогда тупикового “понятийного умосозерцания мира” к активному представлению его “истинного строения” - как “возник” “мир”, из чего и как он “строился”.

Демиургическую концепцию мироздания Платона следует рассматривать именно в этом логическом ключе - любому “строительству” всегда и необходимо предшествуют: “строитель” (“демиург”), “чертежи-образцы” (“идеи”) а также то, из чего “строят” (“иное”). Эта же логика и в обосновании Платоном “существования небытия” - всё, что нужно для “строительства мира” уже было, а самого “мира” ещё

У Платона “мир вещей” являет собой прямое или косвенное отражение “вечносущего” (“демиурга”) и “вечно тождественного” (“идей демиурга”) в “ином”. Находясь в “без образном движении”, оно преобразуется в “прекрасные вещи”, “пересекаясь” с “вечно тождественным” - во “времени” и “пространстве”.

Эта модель возникновения и бытия “мира” довольно проста и понятна, однако многие принципиальные моменты в её “функционировании” приняты априори или даны в аллегории. Так, например, “вечно тождественное и прекрасное” расположено в некой неопределённой области (чего?), кроме того, его отношения с “иным” прописаны недостаточно чётко (Как “иное” уподобляется “образу”? Если “само”, то почему? Если требуется некая “сила”, то какая? И т. д.).

Тем не менее, нельзя не восхититься умом и талантом Платона - живя в “донаучный” период, он в своих трудах основывался лишь на аналогиях, мифах и логических умозаключениях. Методологический же потенциал “Учения об идеях”, в частности, многих тезисов Платона о “бытии идей” и “возникновении вещей” “скрывался” от научного внимания почти до конца XIX в. и стал понятным лишь в XX в. - с появлением и развитием синергетики, науки о “возникновении процессов и вещей”.

1.3. «Идея» как явление соединяющее микрокосмос имакрокосмос

«Человеческое мышление нуждается в опорах, в чем-то, что играло бы конструктивную роль по отношению к нему, а иначе, предоставленное само себе, мышление вступает в процесс хаоса и распада». Это высказывание можно посчитать описанием ориентира развития и движения микрокосмоса в философии Платона. Микрокосмос по Платону движется, душа постоянно познает: «душа сама по себе наблюдает общее во всех вещах» ; душа тянется к «сущности» вещей, но источник ее активности и есть, по сути, сама эта «сущность». Вот это и составляет проблематику соотношения макро- и микрокосмоса, это и можно назвать, в самых общих чертах, одним из главных смыслов философии Платона. Исходя из такого положения, Платон проводит оценку деятельности души, дает описание правильной деятельности и объяснение значения ценности такой деятельности. У Платона усвоение искусства знания бытия означает умение быть, бытийствовать; и усвоение это предполагает обличение того, каким образом создаётся видимость этого знания. Это обличение более ярко выражено в диалоге «Софист».

Диалог «Софист» посвящен формулировке определяющего высказывания о софисте, которое приводит к выявлению негативной стороны его души, и это выявление, в свою очередь, приводит человека к тому, что он становится способен избежать простого «подражания», нарушающего связь макро- и микрокосмоса; но за этими рассуждениями стоят обязательно рассуждения, касающиеся основ сущего и путей познания сущего, которые и составляют существо интересующей нас проблематики. Платон утверждает фундаментальный установочный принцип, руководящий познанием бытия и жизнью вообще, которым должен обладать человек. Истинный принцип есть разумное стремление к началу Космоса, к содержательному его подобию; эта тематика есть идейное основание рассмотрения «души» человека, и самого процесса познания. Проблематика соотношения микро- и макрокосмоса заключена в отличии истинного способа познания бытия от ложного.

Платон обращается к душе, чтобы продемонстрировать ее связь с макрокосмическим, описав ее цельное, не ущербное состояние. Для него неоспоримым является тот факт, что душа, заключенная в целостном человеческом существе, должна быть нацелена на познание; душа обязательно познает. Также и Аристотель в работе «О душе» считает эту мысль само собой разумеющейся: когда он разбирает различные вопросы, которые поднимаются при попытке описать душу, то отмечает, что вопрос о том, что ей присуще познание не оспорим, он принимается всеми философами. В диалоге «Софист» так же повторяется выражение стремления души к очищению, излечению. Зная бытие правильным образом, мы очищаем и обучаем душу, то есть, познанию бытия, что означает, в конечном счете, познание его причины, сопутствует очищение и обучение души.

Обличение софистики обладает определенным онтологическим обоснованием. Негативность занятия софистикой первично определяется Платоном как «великий и тягостный вид заблуждения… когда не зная чего-нибудь люди считают себя знающими это» . Но проблематика, касающаяся состава знания и оценки этого знания у человека, ярко выраженная на более раннем этапе творчества (например, в «Апологии Сократа») в данном случае выражается Платоном уже по-другому, с более глубоким собственным значением: ведь действие разума у Платона связано с творением «образов», которые происходят из истинного вечного бытия, выступающего основанием жизни человека. Позиция, воспринятая от Сократа, воспроизведена в «Софисте» уже с более глубоким онтологическим содержанием, более того, здесь она приобретает свой собственный смысл.

У Платона возвеличивание своего незнания, обман, дилетантство и необоснованная убежденность в собственной правоте обладают космическим значением. Обратимся к тому, что Платон говорит здесь о «душе», о микрокосме: «заблуждающуюся душу должно считать безобразною и несоразмерною» . Разлад в душе (между наполняющим ее содержанием), ее «несоразмерность», происходит потому, что содержание души не соответствует действительному содержанию целого бытия; основание этого содержания заключено в схеме протекания всего бытия (и собственно бытийного основания). Эта мысль связывает «Софиста» с диалогом «Государство»; но в «Софисте» речь идет больше о том, что провозглашающий наличие порядка в своей душе, но не обладающий таким порядком, на деле утверждает беспорядок в качестве порядка, тем самым обрекая себя на отдаление от основания бытия. Не должно быть разлада в душе человека, так как нет такого состояния в основаниях всего сущего. Внутренний порядок души человека зависит от восприятия внешнего макрокосмического порядка. При этом в диалоге «Софист» Платон стремится показать, как направить в нужную сторону душу другого человека.

Итак, новое обращение к существу философского знания в «Софисте» связано с «излечением» души, представляет собой описание «излечения». В случае неверного или неполного знания душа не сможет выйти из низшей формы своего существования, душе необходимо знание о бытии и знание о правильном его постижении. Более того, выявление несовершенства своего знания является необходимым, установочным шагом в познании бытия. Отметим, что описание знания о бытии и знания о правильном его постижении сходно с описанием в диалоге «Филеб». Кроме того, общая проблематика диалога «Софист» связана также и с проблематикой диалога «Горгий».

Остановимся на диалоге «Софист» подробнее. Основным вопросом диалога является выявление такого искусства, которое «очищает» душу, а не создает видимость такого очищения. Тема достижения знания напрямую связана с темой душевного состояния. В этом заключена микро- и макрокосмическая проблематика: в усвоении искусства знания бытия, что означает - умение быть; и происходит это через обличение того, каким образом создаётся видимость этого знания.

Платон ссылается на философию Парменида, как на уже существующую традицию отождествления микро- и макрокосмоса. Происходит переход к вопросам макрокосмическим, и переход этот допускается собеседниками как нечто само собой разумеющееся. Более того, в обсуждении уже этих вопросов, имеет место соотнесение с микрокосмосом: Платон подчёркивает, что софист не достигает истины в разборе макрокосмических проблем («диалектика бытия и небытия»), следовательно его микрокосмос не может полностью представить себе весь Космос (софист только лишь фиксирует противоречие в вопросе существования небытия, которое и так явно видно без особого философского разбора). Платон предлагает рассмотреть существование небытия содержательно, «образно», изучая его философски (после того, как он допускает введение бытийных вопросов в тему познания, что соответственно и есть допущение глубокого единства микро- и макрокосмоса), и конечной целью такого изучения может быть только лишь, несомненно, единение с макрокосмическим: всем бытием, рассматриваемым через его начало; или же с самим началом.

Бытие обладает «по своей природе способностью либо воздействовать на что-то другое, либо испытывать хоть малейшее воздействие» . Это значит, что когда речь идет о «способности» бытия, то имеется ввиду микрокосмическое действие, движение души, приближение души к «подлинному бытию». Рассматривая бытие, нужно обращать внимание на связь бытия с его началом. Поэтому и те люди, которые говорят о «неподвижном» бытии идей, так же неправы, относя стремления души лишь к «становлению», а не к «совершенному бытию» , считая «бытие» неподвижным. По Платону макрокосмос принимает исходящие из сущего стремления к приближению к нему.

Поэтому, Платон считает, что правильный взгляд на бытие заключен в «приобщении» бытия к своей основе, и его характер, следовательно, «смешанный». Бытие необходимо признать «и движущимся и покоящимся». Эта же мысль развивается Платоном в диалогах «Филеб» и «Тимей». То, что Платон видит в бытии именно «приобщение», «страдание», и «действие», говорит нам о его видении соотношения микро- и макрокосмоса: душа, находясь в бытии, имеет отношение к его основе; само бытие так же не оторвано от нее.

В результате Платон приходит к следующим выводам: бытие есть смешение состояний (заданных до бытия) в гармонию. И видит бытие правильно именно философ, так как только он «различает все по родам», видит состав гармонии. Философ способен «различить одну идею, повсюду пронизывающую многое. Философ «различит, как многие отличные друг от друга идеи охватываются извне одною, и наоборот, одна идея связана в одном месте совокупностью многих, наконец, как многие идеи совершенно отделены друг от друга» . Отсюда можно сделать вывод: состояния («роды» бытия: «движение», «покой», «тождественное», «иное»), определяющие сущее, являются идеями, которые связываются с сущим. Они, организуя сущее, взаимопереходят друг в друга, они могут смешиваться, могут и не смешиваться. Основной смысловой мотив диалога «Пир» - о способе правильного разговора о бытии - в диалоге «Софист» получает теоретическое обоснование с наглядным примером практической ценности такого разговора и с наглядным описанием того, что происходит с душой, которой следует приблизиться к макрокосмосу. И это теоретическое обоснование (то есть описание связи «души» человека и «образов» космоса) является обоснованием различия философа и софиста.

Тот «сверхчувственный мир идей» , о котором говорят комментаторы как о цели философского знания по Платону и описание которого занимает центральное место в его философии, заключает в себе принцип содержания всего бытия в определенном порядке (установить этот принцип, обосновать его - задача, которая была поставлена в диалоге «Софист», по мнению Виндельбанда). «Сущность» (ouaia), принадлежащая по своей природе «миру идей», по Платону, всегда видна в виде взаимосвязи микро- и макрокосмоса, локального, душевного и причиняющего, определяющего телесный мир. Эта связь выступает как определенная промежуточная познавательная цель (познающий нечто должен искать его связь с высшим, идеальным), способствующая узрению самого Начала всего сущего. За идеальной по природе «сущностью» вещей, бытийных образований вообще стоит сама реальность, истина бытия, на которую нацелено, по Платону, действие души человека. Философ отличен от софиста тем, что направлен на истину бытия, и он закономерно обладает таким «божественным творчеством», которое происходит от этой истины; философ направлен на «образ» вещи («идею»), и это и будет знанием истины сущего, «сущности». Саму эту «сущность» необходимо описывать, исходя из тех характеристик «идеи», «образа» вещи, которые дает ей Платон в «Софисте»: «образ», «сопровождающий» вещи . Главная характеристика «образа» - сопровождение вещи, сопровождение не параллельное, внешнее, а творящее эти «вещи». Обращаясь к характеристикам того, что является «сущностью», необходимо видеть то, в чем Платон видел способ ее познания (именно предмет познания определяет характер познания), и такая попытка исследования, на наш взгляд, будет более продуктивна, и будет более в духе философии Платона, чем, например, высказывание следующего рода: «в диалогах среднего периода методом определения общих понятий выступает гипотеза» .

Для характеристики идеального можно обратиться к сравнению диалогов «Парменид» и «Софист». Гегель утверждал, что эти диалоги (и ещё «Филеб») посвящены «идеям», так как эти диалоги говорят нам о «чистых мыслях» . В. Соловьев также объединяет содержание этих двух диалогов; объединение это выражено в термине «положительный идеализм». То есть, по Соловьеву, в этих диалогах Платон ставит проблему сопряженности идеального мира и мира «чувственного»; Платон допускает в «диалектике» «Софиста» и «Парменида» наличие связи идеального бытия с бытием второстепенным, тем самым это второстепенное бытие у него начинает приобретать собственное бытийное значение. Все логические выводы «Софиста» и «Парменида» указывают на то, что «идеальный космос в целом» предполагает в себе некоторое различие, иначе сущность «чувственного» мира не ясна: «таким образом, между двумя мирами оказывается нечто общее, открывается логическая точка соприкосновения между мыслительным небытием в мире идей и реальным небытием в области явлений» . Но это общее, считает Соловьев, по-настоящему Платон выразил в диалоге «Пир» учением об Эросе. По нашему мнению, следует согласиться с тем, что диалоги «Софист» и «Парменид» посвящены, если говорить в общем, одному предмету: описанию схемы устройства бытия, а также и тому, как эту схему следует познавать. Этому же, на наш взгляд, посвящен и диалог «Пир», только в нем описывается бытие одной «идеи», а не всего мирового устройства в целом.

В «Софисте» очевиднее, чем в «Пармениде» выражен тот факт, что «диалектика бытия и небытия», следующая в тексте после первых определений софиста, есть рассуждение о бытии, о том, что есть истинное сущее для человека и каким образом оно существует. Рассуждая о «небытии», ставится цель не просто уличить софиста в том, что он говорит ложь, а показать, что софист не причастен к восприятию «идей». Обвинение софиста в «подражании» есть его обвинение в нежелании видеть связь макрокосмического и локализованных, индивидуальных и материальных элементов начала бытия. Поэтому и переход в «Софисте» от определения и описания самого софиста к онтологии «бытия» и «небытия», не случаен. О таком значении этого диалога заявляет представитель «среднего» (или «школьного») платонизма Ямвлих (по свидетельству более поздних платоников). «Согласно великому Ямвлиху, предметом настоящего диалога является подлунный демиург. Ибо он - создатель отображений и очиститель душ, постоянно отделяющий их от логосов, способный к перемене… Вовлечённый в демиургию воплощённых в материи вещей, он связан с небытием, объемля материю… Искусство разделения подражает истечению сущего из единого».

В этом высказывании проглядывает такая позиция, которая необходима для обоснования своей собственной философской системы, здесь учитывается рассуждение Платона о софистике («искусство разделения») вообще, которая может быть «благородной» (это философия), а может и не быть такою. Самое главное заключено в том, что эти рассуждения о бытии Платон в определённых местах связывает с областью идеального, как истинного в бытии, не обратившись к которому софист обрекает себя на отдаление от Единого начала.

В «Софисте» представлены два вида «искусства подражания»; одно из них творит образы, исходя из постижения «идей», заключенных в сущем: «кто-либо соответственно с длиною, шириною и глубиною образца, придавая затем ещё всему подходящую окраску, создаёт подражательное произведение». Второе - «кажется подобным прекрасному, хотя при этом и не исходит из прекрасного», как видим, этот путь не исходит из идеального. Создаётся таким образом «призрак», не относящийся к истине бытия. В «Пармениде» эта же общая мысль имеет следующую форму: без единого (идеального) вообще не может ничего быть; то есть, значимость следования Единому, Чистой идее одинаковым образом присутствует в обоих диалогах.

Таким образом, напрашивается вывод, что невозможно говорить о соотношении макро- и микрокосмоса, не затрагивая того, что есть «идея» в философии Платона. Безусловно ясно одно, что «идея» как определенное образование принадлежит к тому, что стоит над миром становления, а также имеет отношение к этому миру. Выяснение природы идеального бытия - один из самых важнейших путей к рассмотрению интересующей проблемы. Если обратиться к комментирующей сочинения Платона литературе для того, чтобы составить себе некоторое представление о том, что за содержание скрыто за этим словом, то единообразного толкования философского смысла этого понятия найти нельзя. Единообразие сводится к тому, что признаётся факт сосуществования различных смыслов, стоящих за этим словом, данных самим Платоном, и этот факт начинает обозначаться уже в раннем творчестве Платона (диалоги «Лахет», «Менон» и др.). Об этом говорится в «Учебнике платоновской философии» Алкиноя, где указано, что «умопостигаемое бывает первичным (идеи) и вторичным (эйдосы в материи, неотделимые от материи)».

Это подтверждает и М. Хайдеггер, фиксирующий факт явной двойственности значения слова «идея»: в диалоге «Государство» (миф о «пещере»), по его мнению, говорится о том, что Платон, описывая «идеи» как мир истины, говорил о них как о виде этой истины, и, одновременно, как о природе истины. С одной стороны, «идея» видится за предметом; это и есть тот вид, который истина принимает для познающего человека. В этом случае, по Хайдеггеру, Платон говорит о соотнесении первоначального «света» с миром, где существует человек. Другой смысл слова «идея» заключен в том, что она «не всего лишь позволяет чему-то иному самоявляться (за ней), она сама есть то сияющее, которому единственно принадлежит она в сиянии себя самой». Идея в своем высшем значении при этом остается не просто некоторой замкнутой областью, а именно является тем, что «совершает присутствие… того, что есть сущее» ; то есть является основанием и истинным содержимым сущего. Этим подчеркивается мысль Платона о необходимом соотнесении высшего бытия и низшего: высшее бытие не может стоять вне низшего в замкнутом виде. Таким образом, различными исследователями и в различных выражениях установлено то, что, если говорить в общем, «идея» в философии Платона относится и к явлению космическому (чистому, организующему сущее), и к явлениям сущего (явлениям целого сущего, «всего сущего» , стремящимся к началу). Это же положение подтверждается и в данном диссертационном исследовании: в вышеизложенном тексте, когда мы обращались к диалогу «Пир». «Эрот» как идеальная область существует в макрокосмосе - и для содержания сущего, и для жизни человека.

Обратимся к диалогу «Парменид», который, по мнению исследователей Платона, открывает сферу идеального вообще. Так считают B.C. Соловьёв, А.Ф. Лосев, В.Ф. Асмус, Д.В. Бугай, Т.В. Васильева, П.П. Гайденко, Р. Уорнер. Отметим, что А. Лосев, считал содержание «Парменида» крайне обобщенным выражением идеального, но не мешающим, тем самым, пониманию того, о чем говорил Платон. Главным описанием «идей» здесь, на наш взгляд, является тот вывод, к которому приходит Сократ без должного предваряющего этот вывод «диалектического» рассуждения. В начале нашей работы мы постарались показать онтологическую значимость такого рассуждения: ранние диалоги посвящены этой проблеме, да и в более поздних, в диалогах «Софист» и «Филеб», Платон критикует такой способ рассуждения, который нацелен на осознание некоторого предмета, но не соотносит любое его проявление с вечным (если этот предмет частный), или не видит его раскрытие во всех возможных видах взаимодействия с окружающей действительностью (если этот предмет не относится к множественности жизни и стоит над ней). Одним словом, Платон считает, что даже если философ приходит к выводу о благе, о «идее», и этот вывод не принижает, а возвеличивает предмет поиска (что не противоречит истинному положению вещей - идеальная область велика и вечна), это не значит ещё, что он добыл истину, сам совпал онтологически с «идеей» (для этого совпадения как раз и необходимо философское рассуждение). Философ только получил правильный ярлык, заголовок без содержания. Содержание рассуждения скрыто в умении видеть предмет так, как это делает Парменид во второй части диалога «Парменид».

Так вот Сократ правильно определил, что такое «идея» (в «Пармениде»), но он лишь только определил это, и поэтому далее следует содержательная часть его рассуждения, которую принято выражать формулой «диалектика единого и многого». Поэтому необходимо обратиться к выводу Сократа (помня о том, что это пока лишь озвучивание содержания слова «идея»): это «род каждой вещи и сущность сама по себе». Здесь явственно отражается обозначенное выше наличие двух смыслов в слове «идея»: «род» вещи есть «идея», соотнесённая со «всем сущим», а «сущность сама по себе» есть «идея» «чистая». Именно здесь, по-видимому, лежит начальная точка понимания «идеи» в этом диалоге, тем более, что далее Платон говорит (через героя Парменида) о «прекрасном, справедливом, благом и любой другой идее» как об объекте познания, что и является «сущностью самой по себе». Исходя именно из этих двух смыслов, объединенных единой областью, следует понимать то, каким образом критиковал Платон дуализм вещи и тела.

В «Пармениде» так же, как и в «Пире», представлена двойственность смысла слова «идея». Есть идеи, определяющие характер сущего: идеи «подобия» и «неподобия», «единства» и «множества», «покоя» и «движения». То есть, это те идеи, которые придают определенный вид материалу, идеи, осознание которых происходит из анализа сущего. «Идея» не существует только в своем чистом виде, она всегда соотносится с сущим, раз сущее есть. Здесь, как и в диалоге «Филеб», простое описание «идеи» осложняется тем, что слово «идея» употребляется Платоном и в отношении вторичного в сущем. То есть, мы опять сталкиваемся с тем, что цельное описание «идеи» всегда предполагает обращение не только к тому, что есть«идея» в своём чистом виде, но и к тому, что есть «эйдос», помещённый в материю; в «Пармениде» «идеи» также дают возможность быть какой -нибудь части бытия в соотнесении с целым. Любой элемент множественности не существует без единства, множественность обладает единством, об этом говорят слова «приобщение», «причастность». Вопрос о том, какой вид имеет «идея», «неотделимая от материи» (именно вторичный «эйдос») в «Пармениде» связан, как мы уже отмечали, по словам Сократа, с «родом каждой вещи»; «диалектика единого и многого» выступает также и общей схемой рассуждения о «вещах», в котором поднимутся вопросы о «идеях», связанных с состояниями вещей. В связи с этим необходимо указать, что ошибочной является та точка зрения, что в диалоге «Парменид» Платон «разбивает вдребезги» свое учение об идеях, или критикует его. В данном исследовании предлагается следующая позиция: «критические аргументы, выдвигаемые в диалоге» «Парменид» «не могут служить доказательством неверности теории идей» .

При обращении к содержательному, философскому определению идеального, которое присутствует в «Пармениде», выясняется следующее: сама по себе «диалектика единого и иного» есть определённый ракурс видения Платоном устройства всего бытия (соотнесение Единого начала бытия с порождённым Им остальным сущим имеет в философии Платона различные выражения, которые, вместе с тем, не создают убеждённости в отсутствии идейного единства его философии; далее в диалоге «Тимей» Платон говорит о соотнесении Начала бытия с порождённым в другом аспекте. «Единое» есть Начало бытия вообще. Оно есть Начало потому, что Ему не свойственно ничего из того, что свойственно всему сущему, как это выясняется вначале рассуждения о Едином; а также оно есть Начало и потому, что всё противопоставленное Единому «принадлежит или исходит от него.

Тут необходимо обратиться к природе Единого. Его природа -идеальна, и этой идеальностью, которая есть Его независимая природа, скрепляется и всё остальное бытие. Есть состояния скрепления, есть выходы на Благо, существующие в сущем и для сущего. Они существуют как отдельные объекты, которые рассматриваются Платоном как состояния Космоса. Вот они, на наш взгляд, и есть «идеи» в самостоятельном значении этого слова (в котором материальный мир не имеется в виду). Но при этом они не есть параллельные Началу сущности - они есть лишь копии Его природы, но находящиеся в Космосе (до множественного материального бытия, но и не в самом Начале). Если говорить о сущем (о материальном мире), то, поскольку этими состояниями сущее содержится в космическом порядке, то это «идеи», вовлечённые в проект творения - становления бытия. Таким образом, чистая идеальность, как Божественная природа, есть самотождественная данность, которая есть космический Разум. Положение о том, что космический разум выступает «чистой» идеей, будет обосновано Платоном позднее, в «Филебе» и «Тимее». В «Пармениде» же о «чистой идее» говорится тогда, когда речь идет о «сущности самой по себе» и о характеристиках Единого. В большей мере диалог «Парменид» посвящен связи сущего и идеального мира.

Космический Разум (чистая идея, которая у Платона имеет несколько видов - любовь, благо, прекрасное) не есть олицетворённое начало бытия, но он участвует в творении бытия как начало, есть второй вид начала. Обращаясь к описанию космического Разума, мы вправе обратиться к началу бытия, но нам надо знать о том, что в некоторых местах («Парменид», начало «Тимея»), Платон пишет о начале вообще, превышающем всё, следовательно, не допускающем даже самотождественности. Но идея, как своя чистая область (о природе которой мы делали вывод, исходя из описания Единого), может быть названа нами самотождественной областью, так как самотождественность употребляется здесь не в логическом смысле (наличие тождества вносит иное в некоторое целое), а в смысле указания на самость, целостность и всеобъёмность. Идея рациональна; об этом говорят многочисленные труды, комментирующие философию Платона. Мир идей -это «обособленный мир рационального». И этот мир задан человеку как цель его существования, которая отражается в лучших его жизненных стремлениях.

Р. Скун, автор статьи ««Парменид» Платона», считает, что логико-диалектическая схема «Парменида» есть учение не о «идеях» (так как «идеи» должны быть связаны с вещами, а эта связь описана Платоном как раз до «диалектики единого и многого»), о которых хочет рассказать Платон, а об абстрактных понятиях, не имеющих ничего общего с действительным содержанием бытия; и поэтому Платон, с точки зрения Скуна, как раз критикует эту «диалектику». Но все интерпретации диалога «Парменид», проводимые неоплатоническими философами, если основываться на «таблице неоплатонических интерпретаций платоновского «Парменида»» , сделанной Лосевым, говорят нам о «диалектике единого и многого» как об описании устройства именно сущего (например, Порфирий видел в платоновском «полагании единого с выводами для иного» выводы, относящиеся к «душе»; Прокл прямо заявляет, что диалог «Парменид» есть исследование, «относящееся к сущему», только «сущее» необходимо видеть как связь Единого и всего производного от Него, например, души). В пользу взгляда на содержание «Парменида», позволяющего видеть в Едином чистую идеальную природу, говорит нам и тот факт (помимо выводов неоплатоников), что в «Филебе» и других диалогах идеальное (которое в «Пармениде» связано с Единым) несёт в себе такие же характеристики, что и в «Пармениде». Всеохватывающий характер Единого, представленный в диалоге «Парменид» (без Единого не может ничего существовать), тождественен творящей активности Демиурга в диалоге «Тимей», «единое -это причина, гипостазирующая и спасающая все сущее» .

В диалоге «Софист» мы видим, что интересующая нас проблематика напрямую связана с определением софиста: софист препятствует соотношению микро- и макрокосмоса тем, что говорит о сущем, не представляя его сущность. Порядок сущего необходимо знать, а обладание мнимым знанием о сущем без знания его порядка, есть, по Платону, свидетельство заблуждения души, и, следовательно, потери связи с макрокосмическим. Принципы, организующие бытие, должны быть адекватно выражены, иначе душа человека впадает в болезненное состояние. Существует связь между знанием о бытии и состоянием души. Платон производит критику софистики в диалоге «Софист» (как и критику «тирании» в диалоге «Горгий»), исходя из представлений об устройстве бытия: в душе должны быть отражены «образы» космоса, роды бытия должны быть рассмотрены через составляющие его идеи и с соотнесением со своим Началом. Само это «отражение» и значение этого «отражения» для самого же человека и говорит нам о соотношении микро- и макрокосмоса. Резкий переход к «диалектике бытия и небытия» совершенно оправдан в рамках философии Платона: отталкиваясь от того, какова должна быть душа человека, мысль Платона идет к описанию действительного содержания души - то есть к знанию о бытии. Мы здесь еще раз отчетливо видим, что принципы философии Платона выражаются и в форме изложения материала, в композиции диалога. Платон фактически ставит вопрос: каким должно предстать бытие перед познающим человеком (душой)? Как должно быть выражено бытие? При решении этих вопросов освещаются проблемы, касающиеся определения «идей», природы бытия, и действительного значения «бытия» и «небытия». «Идеи» существуют для содержания и конструирования сущего, сущее есть следствие «смешения» различных «идей», «бытие» и «небытие» не есть онтологические противоположности, а характеристики сущего вообще, подчеркивающие его «смешанную» природу. Содержание диалога «Софист» дает нам возможность уже окончательно говорить о том, что есть «идея» в философии Платона. В диалогах «Пир», «Софист», «Парменид» происходит, на наш взгляд, оформление учения Платона об «идеях». Мы должны говорить о двух смыслах употребления слова «идея» в философии Платона, относя одно значение этого слова к своей чистой собственной области, а второе - к связанности с сущим.

В диалоге «Парменид» также представлено учение об устройстве бытия и, хотя это представление имеет логический, а не наглядный характер (бытие есть приобщение и подчинение «множества» «единству»), но описывается то же бытие, что и в «Государстве» и «Софисте». В диалоге «Парменид» снова появляется описание «идей», описание того, какие именно существуют «идеи» («подобия» и «неподобия», «покоя» и «движения» и т.д.). Но при этом в диалоге Парменид присутствует и описание принципа идеальности вообще, которое затрагивает проблему способа истинного постижения «идеи». Диалектическое философское рассуждение есть освещение конкретики обсуждаемой вещи, есть познание содержания этой вещи. И после того, как Сократ заявляет о том, что «идея» есть «род каждой вещи и сущность сама по себе», участники диалога переходят к этому детальному анализу соотношения идеального бытия и мира множественности. В этих словах Сократа формулируется основная позиция Платона по поводу того, что есть «идея», что имеет прямое отношение к нашей проблематике: «идея» есть одновременно и образование до сущего, макрокосмическая область, и есть «род вещи», то есть является связанной с сущим, о ней говорят в этом случае, исходя из самого сущего. Таким образом, в диалоге «Парменид» утверждается тот характер идеального бытия, который подразумевался в диалоге «Пир». Следовательно, и соотношение микро- и макрокосмоса должно рассматриваться с учетом того, что микрокосмос зависит, по сути, от второго вида существования макрокосмических элементов, «идей». Идеи «движения», «подобия», «иного», переплетаясь, образуют именно то сущее, которое есть перед человеком. Но все эти образующие начала существуют без всякого сущего, вне зависимости от сущего. Микрокосмос, человек, воспринимая «идеи», воспринимает начало бытия. Описанием идеального бытия в диалоге «Парменид» (помимо приведенного выше мнения Сократа) является описание Единого, того, как оно организует мир («множество»). Поэтому мы, соглашаясь с давней традицией интерпретации Платона (неоплатонизм в целом), делаем вывод о том, что диалог «Парменид» посвящен проблеме устройства бытия, он не является примером какого-то логического упражнения, тем более, что в поздних диалогах Платона, в описаниях состава и принципов сущего и макрокосмического, мы находим те же идеи относительного идеального бытия, что и в диалоге «Парменид».

ГЛАВА 2. ЭВОЛЮЦИЯ УЧЕНИЯ ПЛАТОНА О БЕССМЕРТИИ ДУШИ

2.1. Душа в учении Платона

Центральной философской проблемой Платона является учение об идеях. Идеи – это истинно сущее бытие: неизменяемое, вечное, не имеющее возникновения, не осуществлен­ное в какой-либо субстанции. Они незримы, существуют самостоятельно и независимо от чувственных вещей. Идеи и вещи не равно­правны: идеи суть образцы, вещи – их подобия. Идея выступает как цель, к которой, как к верховному благу, стремится все сущее. Уче­ние Платона об идеях есть объективный идеа­лизм, составной частью идеалистической его философии является учение о душе. Душа вы­ступает в качестве начала, посредствующего между миром идей и чувственных вещей. Душа существует прежде, чем она вступает в соеди­нение с каким бы то ни было телом. В своем первобытии она составляет часть мирового духа, пребывает в царстве вечных и неизмен­ных идей, где истина и бытие совпадают, и за­нимается созерцанием сущего. Поэтому при­рода души сродни природе идей.

Платон вводит третье, наряду с материей и идеями, начало – душу космоса, космическую душу. Душа космоса – динамическая и твор­ческая сила, источник движения, жизни, оду­шевленности, сознания и познания. Душа кос­моса объемлет мир идей и мир вещей, связы­вает их. Она побуждает подражать идеям, а идеи – присутствовать в вещах. Но чтобы объяснить оба мира, душа космоса должна быть внутренне противоречивой. И в самом деле, у Платона душа космоса состоит из трех частей: тождественного, иного и смеси тожде­ственного и иного. При этом тождественное соответствует идеям, иное – материи, смесь тождественного и иного – соответствует ве­щам.

Если, таким образом, в «Тимее»: «наш кос­мос есть живое существо, наделенное душой и умом, и родился он поистине с помощью бо­жественного провидения» , то этой жизнью он обязан только душе, которая явля­ется одновременно принципом движения и сознания, следовательно, платоновская натур­философия требует понятия единой, оживля­ющей, движущей и представляющей всю все­ленную мировой души.

Таким образом, мировая душа в качестве «единства в многообразии» родственна, с од­ной стороны, вечно равной себе сущности идеи, а с другой – вечной смене явлений. По­этому в видимом мире всюду равномерность сочетается с изменчивостью. Душа сообщает миру равномерное и изменчивое движение, и оба эти движения соответствуют двум видам сознания или «познания»: знанию, направлен­ному на равномерное, и восприятию, направ­ленному на изменчивое. Таким образом, прин­ципы диалектики получают в конечном счете выражение и в натурфилософии.

Индивидуальная душа есть не что иное, как образ и истечение универсальной мировой души. Душа по своей природе бесконечно выше тленного тела и потому может властво­вать над ним, а оно должно повиноваться ее движениям. Телесное, материальное пассивно само по себе и получает всю свою действитель­ность только от духовного начала. В то же вре­мя Платон учит о связи души и тела: они долж­ны соответствовать друг другу. Платон отли­чает девять разрядов души, каждая из которых соответствует определенному человеку. Так, в «Федре» он описывает «закон душ»: «…Душа, видевшая больше всего, попадает в плод буду­щего поклонника мудрости и красоты или че­ловека, преданного Музам и любви; вторая за ней – в плод царя; третья – в плод государ­ственного деятеля; четвертая – в плод челове­ка, усердно занимающегося упражнением или врачеванием тела; пятая будет вести жизнь прорицателя; шестой пристанет подвизаться в поэзии или другой какой-либо области подра­жания; седьмой – быть ремесленником или земледельцем; восьмая будет софистом или демагогом; девятая – тираном» . Он указывает на необходимость развивать душу и тело в равновесии, так чтобы между ними была соразмерность. Платон решает воп­рос о локализации души в теле. В целом Пла­тон учит о «двухчастном соединении, которое мы именуем живым существом» , при руководящей роли в этом союзе души. Платон дает метафорические образные определения души. В «Государстве» он использует сравне­ние со стадом, пастухом и псом, помогающем ему. В «Федре» душа уподобляется крылатой упряжке из двух коней и возничего. «Уподо­бим душу соединенной крылатой парной уп­ряжке и возничему, <...> две части мы уподо­бим коням, <...> третью – возничему» . В этих определениях в образной форме выра­жено положение о тройственном составе души, первое и низшее – вожделеющее начало. Обладая им, всякое живое существо стре­мится удовлетворять свои телесные потребно­сти: оно чувствует удовольствие, достигая этой цели, и страдание – в противном случае. Именно этой частью души человек «влюбля­ется, испытывает голод, жажду и бывает охва­чен другими вожделениями» . Она составляет большую часть души каждого чело­века. Другое – разумное начало, противодей­ствует или противоборствует стремлениям вожделеющего начала. Третье начало – ярост­ный дух, этой частью человек «вскипает, раз­дражается, становится заложником того, что ему представляется справедливым, и ради это­го он готов переносить голод, стужу и все по­добные им муки, лишь бы победить; он не от­кажется от своих благородных стремлений – либо добиться своего, либо умереть; разве что его смирят доводы собственного рассудка, ко­торый отзовет его наподобие того, как пастух отзывает свою собаку» .

Все стороны души должны находиться в гармоничном отношении друг к другу при гос­подстве разумного начала. Его же функцией является «попечение обо всей душе в целом, <...> начало же яростное должно ей подчи­ниться и быть ее союзником» . Объе­динение всех начал сообщает целостность ду­шевной жизни человека. По Платону, человек обладает силой «подлинно внутреннего воз­действия на самого себя и на свои способнос­ти» .

Реальное соотношение частей души далеко от идеала, в душе происходит настоящая расп­ря между вожделеющим и разумным начала­ми. Эта борьба обнаруживается в сновидени­ях человека, раскрывая за внешностью впол­не умеренного на вид человека «какой-то страшный, беззаконный и дикий вид желаний» . Нарушение гармонии приводит к страданию, ее восстановление – к удоволь­ствию.

Учение Платона о судьбе души после смер­ти тела облечено в форму мифа и преследует этические, государственно-педагогические цели: «Если душа бессмертна, она требует за­боты не только на нынешнее время, которое мы называем жизнью, но на все времена, и если кто не заботится о своей душе, впредь мы будем считать это грозной опасностью...» .

Наиболее полно проблема обоснования бес­смертия души раскрывается Платоном в «Федоне», где он устами Сократа, ввиду сомнения Кебета, имеет ли душа после смерти тела «спо­собность мыслить», приводит свои знаменитые четыре доказательства бессмертия души. Аргу­мент первый: взаимопереход противоположно­стей, постоянный переход одного в другое: если есть большее, то, значит, есть и меньшее, в срав­нении с которым только и могло возникнуть большее; то же относится и к изменениям силы, скорости, охлаждению и нагреванию, сну и бодр­ствованию, а следовательно, к жизни и смер­ти, оживанию и умиранию души при жизни тела и души после смерти тела. Душа после смерти тела переходит в другое состояние уже без зем­ного тела, а неземная душа опять переходит в земное существование, т. е. взаимопереход про­тивоположностей осуществляется здесь как космический круговорот душ.

Второй аргумент: знание как припомина­ние того, что было до рождения человека. Чув­ственные предметы, как постоянно разные и текучие, не способны сами по себе создавать чистое понятие о своей сущности, а только вызывают о себе воспоминания, т. е. наши души существовали раньше нашего рождения, а если к этому присоединить еще первый ар­гумент о взаимопереходе противоположнос­тей, то это значит и то, что они будут суще­ствовать также и после нашей смерти.

Аргумент третий: самотождество идеи (эйдоса) души. И четвертый аргумент: теория души как эйдоса жизни, душа, будучи жизнью тела, несов­местима с его смертью; и когда умирает тело, то душа не умирает, а только отступает от тела.

Итак, центральный аргумент в «Федоне» можно сформулировать следующим образом: душа человека способна, говорит Платон, позна­вать неподвижное и вечное. Однако, чтобы уло­вить это последнее, она сама должна иметь сход­ную природу, в противном случае, все вечно пре­бывающее оставалось бы вне способности души к восприятию. Стало быть, душа столь же вечна и неизменна, как вечность, ей подвластная.

Таким образом, главным для Платона явля­ется мир идей, увенчанный идеей Блага, кото­рый был первичным даже по отношению к бо­гам, созерцающим чистые сущности. К «созер­цанию умом» этих сущностей приобщаются не только божественные души, но и души, кото­рые когда-то были и еще станут душами смерт­ных. Тем самым Платон указал на то, что в че­ловеке, помимо его способностей восприни­мать окружающий мир и реагировать на него, в качестве самого мира существует и действу­ет некоторая сила какой-то другой природы, благодаря которой осуществляется переход в духовное измерение. Бессмертная душа че­ловека связывает его с трансцендентным, т. е. сверхчувственным, миром идей. «Божествен­ному, бессмертному, умопостигаемому, едино­образному, неразложимому, постоянному и неизменному самому по себе в высшей степе­ни подобна наша душа» . По Платону, состояние тела отражает состояние души. Жиз­ненным источником тела является душа. Пси­хологические и физические процессы изна­чально хаотичны и неуправляемы. Они полу­чают свою организацию и управление от выс­ших функций разума.

Платон считал, что душа «правит всем в че­ловеке, в особенности если она разумна», душа есть «бессмертное неуничтожимое самодвижущее начало», «душа есть нечто вещее», «есть припоминание того, что некогда видела душа» по сво­ей природе бывала созерцательницей бытия.

Философия Платона - это определённый способ видения того, как душа человека восходит на своё первоначальное место. Такая нацеленность на первоначальный, всеопределяющий мир, ярко выражена в том, насколько телеологичной представляет Платон жизнь человека; в философии Платона целью человеческого существования является сближение человека с истинной реальностью. Платон представляет философскую позицию, которая дает ответ на «вопрос о смысле человеческой жизни» («смысл жизни состоит в том, чтобы освободить душу от влияния материального мира»).

Новым и важным в понимании взгля­да на душу человека и мира в целом является то, что Платон привнес в развитие челове­ческой мысли новое качество действитель­ности – психологическую действительность. Таким образом, в вопросе о взаимоотношени­ях души и тела значение телесного могло сво­диться к минимуму, но не могло быть и речи об отрицании его существования. В отличие от материалистов Древней Греции, которые от­вергали бессмертие души, Платон признавал ее бессмертие. Возможно, что такое понима­ние мира и человеческой души было связано у Платона с тем, что миф и логос у него были переплетены.

Концепция времени у Платона, пожалуй, является ключом к философскому пониманию идеи бессмертия души. Круговорот вещей и событий обуславливает вечность и порядок Вселенной (не случайно символом порядка у греков была сфера) . Поэтому душа человека, будучи воплощением гармонии Космоса, должна следовать установленному демиургом порядку смены вещей. «И вот душа, простертая от центра до пределов неба и окутывающая небо по кругу извне, сама в себе вращаясь, вступила в божественное начало непреходящей и разумной жизни на все времена. Притом тело неба родилось видимым, а душа – невидимой, и, как причастная рассуждению и гармонии, рожденная совершеннейшим из всего мыслимого и вечно пребывающего, он сама совершеннее всего рожденного» . В силу того, что душа человека «непреходящая», «совершеннее всего рожденного», она также должна стоять вне времени, и поэтому быть бессмертной. Но как объяснить ее неуничтожимость, если она «закована в темницу» смертного тела?

Платон (в лице Сократа) предлагает своим ученикам четыре доказательства бессмертия души. Первое состоит в обосновании происхождения противоположностей друг из друга, на основе чего жизнь есть следствие смерти, а сама смерть обуславливает, как причина, следующую жизнь. Эта очередность «непреходяща», т.е. мы обнаруживаем постоянную (замкнутую, циклическую) смену противоположных сил, в том числе и таких, как жизнь и смерть.

Второе доказательство исходит из положения о том, что источником знаний человека является его душа, которая должна обладать последними уже до рождения, чтобы стало возможным их «припоминание». Припоминание, как вид знаний, также является следствием «замкнутой» каузальной цепи рассуждений. Нет такого знания, которое взялось бы ниоткуда; о нем можно лишь забыть, но затем вновь воскресить в памяти при помощи философской воли и усердия. Познание – это бесконечный процесс смены «забывания» (при рождении) и «припоминания» (при всей жизни и, особенно, в момент смерти) одного и того же набора знаний (эйдосов).

Третье доказательство допускает отдельное существование тела как зримой вещи и души как незримой вещи. Тело, в силу сотворенной природы способно через определенное время разрушаться и истлевать, тогда как душа, будучи вечной и неуничтожимой сущностью, остается постоянной и неизменной по своей «природе». В этом доказательстве наиболее интересной является аргументация этической стороны проблемы. Не всякая душа оказывается блаженной и становится после смерти приближенной к богам. Речь идет только о душе философа, который при жизни уже отдалял свою душу от тела углубленным самопознанием, изучением бессмертных сущностей. Души остальных людей (в точности с индуистской, буддийской концепцией реинкарнации) могут обрести новое тело в зависимости от того образа жизни, который они вели перед смертью: «…кто предавался чревоугодию, беспутству и пьянству, вместо того, чтобы всячески их остерегаться, прейдет, вероятно, в породу ослов или иных подобных животных (…) А те, кто отдавал предпочтение несправедливости, властолюбию и хищничеству, перейдут в волков, ястребов или коршунов» .

Однако душа философа заслуживает иной участи, нежели остальные, в этом отличии как раз и состоит нравственно-этический смысл аргументов бессмертия души. Еще ранее Платон утверждал: «Те, кто подлинно предан философии, заняты, по сути вещей, только одним – умиранием и смертью». Это суждение по праву может считаться эпитетом всей античной и последующей философской мысли. Что же оно означает в контексте бессмертия души?

Из общего смысла третьего доказательства видно, что душа должна противостоять телу, чтобы и после смерти не зависеть от него. Сама же смерть, по мнению автора диалога, и есть «освобождение и отделение души от тела». «Освободить же ее, – утверждаем мы, – постоянно и с величайшей настойчивостью желает лишь одна порода людей – истинные философы, в этом как раз и состоят философские занятия – в освобождении и отделении души от тела. (…) истинные философы много думают о смерти, и никто на свете не боится ее меньше, чем эти люди». Таким образом, философ, занимающийся познанием того, что составляет вечное благо, на самом деле занят подготовкой к смерти . Философствуя, человек избавляется от «тяжести» тела и делает свою душу свободной и чистой, чтобы затем, после смерти, она стала божественной: «Но в род богов не позволено перейти никому, кто не был философом и не очистился до конца, – никому, кто не стремился к познанию».

Такой философский пафос смерти, неизвестный до этого античной традиции танатологического дискурса, по-новому расставил акценты познания человеком смысла своего бытия. Теперь проблема жизни и смерти, наконец, перешла из области чистой мифологии в пространство философии, хотя решение ее пока еще сохраняет мифологический характер, но он проявляется лишь как фон, декорация для собственно метафизических рассуждений. Вместе с тем Платон объясняет назначение философии для человека. Это уже не космогоническая мудрость, но подлинное учение о человеке и для человека. Философ поднимается до уровня бога в своем статусе человека и гражданина посредством этического долга жизни и умирания. Оказывается, что смерть философа – это больше, нежели обычное умирание тела, это испытание для души, которая должна проявить себя как воплощение божественной идеи вечности.

Четвертый аргумент в пользу бессмертия души завершает танатологические рассуждения Платона. Один фрагмент этих рассуждений формально построен как силлогистическое умозаключение, которое убеждает в истинности вывода: «А то, что не примет смерти называется бессмертным. Но ведь душа не принимает смерти? Нет. Значит, душа бессмертна?». Исходная посылка этого рассуждения заключается в том, что противоположности не принимают друг друга, т.е. не превращаются друг в друга, утрачивая свои качества. Жизнь не принимает смерти, она сохраняет свое постоянство, как эйдос жизни, и является бессмертной душой.

Серьезные изменения в понятии о душе возникли в культе Диониса, они оказали сильное влияние и на греческую философию. Здесь впервые для древней Греции была возвещена вера в бессмертие души. Культ Диониса носил оргиастический характер. Религиозный смысл этого заключался в следующем: только через такое чрезмерное напряжение и расширение своего существа человек может войти в связь и сношения с существом высшего порядка. Участники празднества соединялись с богом, сливались с ним. Через вкушение тела жертвенного животного они участвовали в жизни самого бога. Душа их, вылетев из тела, соединяется с божеством. Это – экстаз, состояние общения души с богом. Человек на время в жизни божества теряет собственную жизнь. Так душа вырывалась из обычного круга своего бытия и поднималась до общения с богом. Открывалась для нее и новая область опыта, о которой ничего не знает обыденная жизнь. Возможно, отсюда могла вырасти вера в самостоятельность души, в ее независимость от тела, поскольку, отделившись от тела, душа в экстазе вела жизнь более интенсивную и более богатую. В экстазе открывалось душе чувство ее божественности и ее вечности. Этим пробуждалась вера в бессмертие души и вырастало убеждение в противоположности души и тела.

Таким образом, в культе Диониса душа получает высокое религиозное значение. Однако религия здесь еще не только не связана с моралью, а скорее, наоборот, по самой своей природе экстаз ведет к нарушению границ, полагаемых нравственностью. Пифагорейское учение о душе весьма близко к орфическому. Душа – существо божественной природы, в наказание за прегрешение заключенное в тело. Цель ее – вновь подняться из земной жизни на божественную высоту, для чего необходимо освободиться от тела. Смерть этого освобождения не дает, ибо душа необходимо облекается в новое тело. Другими словами, учение о переселении душ роднит пифагорейцев с орфиками (метемпсихоз, или вернее, как замечает Олимпиодор, метенсоматоз, ибо не тело меняет души, а душа тела). И по учению пифагорейцев, спасение достигается известным образом жизни.

Таким образом, приведенные концепции представлений о душе позволяют воссоздать основную схему развития взглядов на бессмертие души у древних греков. Сложность и противоречивость данных взглядов во многом объясняет невозможность создания стройной системы, в которую можно уместить комплекс представлений древних греков о бессмертии.

ГЛАВА 3. ПРОБЛЕМА ВОСТОЧНЫХ ВЛИЯНИЙ

3.1 Ближневосточные влияния на греческую культуру (В. Буркерт и В.П. Яйленко)

Проблема воздействия ближневосточных цивилизаций на культуру окружающих их архаических обществ, в том числе Архаическую Грецию, существует около двух столетий. На сегодняшний день в научной литературе практически нет возражений относительно существенной роли восточных связей для формирования и становления раннегреческой цивилизации. Дж. Томпсон писал: «Новейшие достижения археологии и лингвистики дают яснее, чем когда-либо понять, что историю Греции следует изучать как часть всей истории Ближнего Востока...». Число работ, посвященных разработке проблемы ближневосточных связей архаической Греции значительно. В.П. Яйленко приводит более пятидесяти имен зарубежных исследователей, которыми вскрыта взаимосвязь ближневосточной и греческой культур в ее различных аспектах, только в библиографии В.Буркерта, специалиста в области древнегреческой филологии, философии и религии более трех десятков работ, в которых, так или иначе, затрагивается проблематика разного рода греко-восточных связей .

Весомый вклад в исследование данной проблематики внесли отечественные ученые. Тем не менее, интерес к подобной тематике не ослабевает, подкрепляется новыми открытиями в области археологии, что в свою очередь требует осмысления и интерпретации, как новых данных, так и модернизации основных вопросов, решаемых в данном направлении, с учетом этого материала. Задача сегодняшнего дня в решении этой проблемы - «выявление конкретной картины взаимодействия Ближнего Востока и архаической Греции в различных сферах, путей и условий проникновения реалий одной культуры в другую» .

По Буркерту, первые контакты архаической Греции с Ближним Востоком относят, по меньшей мере, ко II тыс. до н.э. Минойская культура контактировала с Кипром и Малой Азией. Контакты с Египтом датируются археологами нач. II тыс. до н.э. В этот период микенские греки активно участвуют в политических и военных событиях на Ближнем Востоке, фигурируя в египетских и хеттских документах второй половины II тыс. до н.э. Некоторые египетские заимствования в микенской культуре датируются XVI в. до н.э. Очевидно, что представления о колесничном бое пришли в Грецию из Египта.

В к. II тыс. до н.э. уклад жизни микенских греков разрушен наступлением северо-греческих племен. Наступивший кризис поразил практически все сферы жизни микенской цивилизации - от материальной культуры до религии и культа. Тем не менее, культурная преемственность между греческими обществами не прерывалась, поскольку значительная часть населения оставалась на своих местах, сохраняя достижения микенской эпохи. Многочисленные реминисценции минойско-микенского периода прослеживаются в религии и культе, в эпической традиции .

С наступлением «темных веков» ближневосточные контакты не были прерваны. В первую очередь, именно на Кипре, где «сохранился континуитет между микенской (ахейской) и позднейшей греческой (эллинской) традициями» , восстанавливаются ближневосточные контакты. В XI - IX вв. до н.э. часть Кипра колонизована финикийцами, осуществлявшими торговлю практически со всем ближневосточным миром. По всей видимости, не без влияния финикийцев, к VIII в. до н.э. греки проложили собственные торговые пути между Востоком и Эгеидой, к этому времени относят образование греческих факторий в Сирии и Финикии.

Начиная с X в., эллины расселяются почти по всему Эгейскому бассейну, в результате этого нового миграционного движения на западном побережье Малой Азии и примыкающих к нему островах возникли или были населены греками важнейшие полисы, имевшие исключительное значение для последующего культурного развития Эллады: в XII в. до н.э. основан Эфес, в XI-X вв. до н.э. – Милет, который к VIII в. был крупнейшим экономическим центром эллинского мира, а в период колонизации милетяне основали более 70 колоний (в т.ч. Ольвию).

Дальнейшие этапы развития греческой культуры происходили на фоне широкой греческой территориальной экспансии, вошедшей в историю как Великая колонизация. Можно сказать, что процесс становления греческой культуры и ее дальнейший расцвет начался с эпохи Великой колонизации (общепринятая датировка - середина VIII - конец VI в.). Колонизация вывела греков из состояния относительной изоляции, в котором они оказались после падения микенской культуры. Именно в это время окончательно определились наиболее характерные черты и особенности цивилизации т.н. нового античного типа, историю развития которой невозможно представить в отрыве от Ближневосточной. За два с половиной столетия, т.е. за очень короткий исторический промежуток, Греция не только значительно продвинулась на пути от эпохи «темных веков» к расцвету своей цивилизации, но и обошла в своем развитии страны Передней Азии, которые до того времени были на гребне культурного развития Ближневосточного региона. В это время происходит основательный перелом в культуре и пересмотр традиционной системы ценностей. Предшествовавшие Великой колонизации миграционные процессы XII-IX вв. были ограничены рамками Эгейского бассейна. Выход за пределы этого замкнутого мира, например путешествие в Сирию или Египет, даже в сравнительно поздней гомеровской «Одиссее» расценивается как очень смелое предприятие.

Несомненно, что выгодное географическое положение греков, в особенности ионийских колоний в Малой Азии, должно было сыграть определенное стимулирующее воздействие на культурный процесс. Разумеется, невозможно исключить идейные и культурные связи между народами древнего мира, в том числе греками и их соседями: культурные контакты Греции с Востоком имели свою сложную историю, и не всегда были гладкими и прямолинейными .

Тем не менее, с большой степенью достоверности отмечаются определенные историко-культурные элементы в области государственного устройства, языка, мифо-религиозной практики и проч., которые расцениваются либо как возникшие не без влияния ближневосточных культур, либо как непосредственные заимствования из них на протяжении практически всех исторических периодов существования античной цивилизации.

Начнем с рассмотрения Крито-микенского государственного устройства. Разумеется, в целом предпосылки и ход исторического развития Архаической Греции и Ближнего Востока не являются абсолютно тождественными и, тем не менее, в социально-экономических отношениях микенской Греции обнаруживаются некоторые черты, характерные для ближневосточной государственности.

Что касается греческого алфавита, относительно его происхождения предлагается гипотеза, согласно которой основанием для греческого алфавита послужило северо-сирийское арамейское письмо, в котором использовались знаки для гласных. И только на последующей стадии формирования может идти речь о привлечении финикийского письма. В бытовом плане и ритуальной практике ахейцев можно проследить критские, левантийские и египетские влияния . К малоазийским заимствованиям, например, можно причислить легенду о вожде Мопсе, возглавлявшем отряд в составе народов моря. В Фессалии ему соответствует пророчествующий полубог с тем же именем и ряд малоазийских топонимов .

Существует обширный научный материал, демонстрирующий зависимость многих греческих мифологем от семитских и хетто-хурритских, хотя в основном эти мифологемы заимствованы опосредованно через крито-минойскую и микенскую эпохи. Заимствование из семитских источников ряда греческих мифологем, представленных у Гомера и Гесиода, также восходит к микенскому времени. Это цикл о Кадме и Кадмидах, сказания о Мемблиаре, Европе, Фениксе, Гармонии, Тиресии, Актеоне, о «летающих» персонажах (Икар, Идас, Абарис), Ясоне и птицах. Семитские элементы сильны в культе Диониса (миф о Загрее как ипостаси Диониса) и культе Асклепия (Аскалаф).

Существуют некоторые примеры, свидетельствующие о принятии греками в ряде мест египетских заупокойных представлений. В.П. Яйленко со ссылкой на Дж. Боурдмена приводит пример греко-египетского симбиоза: на надгробной плите из Абусира представлена сцена протесиса - выставления тела покойного. Сама сцена и обстановка греческие, но на изображении имеются характерные египетские урей и солнечный диск. Покойник, судя по надписи, был милетянином. В Санкаре найдены египетские ушебти для загробного служения покойнику-греку .

Заметны восточные влияния в произведениях греческой лирики. Так, отмечалось определенное сходство египетских любовных песен и лирики Сапфо. Наконец, факт начертания карты мира в эпоху Анаксимандра означает, что она была востребована и отражает значительную мобильность греческого населения. Все это подтверждает открытость греческого общества и его готовность воспринимать новое, что должно было отразиться и на взаимоотношении с иранской традицией.

Иранские племена не являлись древними насельниками Ближнего Востока, и, следовательно, не имели таких глубоких культурных корней, как, например, взаимоотношения греческой и египетской культур. Тесные культурно-исторические связи, в частности, политические и военные, между рассматриваемыми традициями, бесспорно, способствовали быстрому проникновению элементов этих двух культур друг в друга.

В работах В. Буркерта указывается, что Иранские племена начинают активное заселение Ближнего Востока к I тыс. до н.э. Ирано-язычное население было широко распространено, в ряде районов составляя большинство, в Западном Иране, в областях к западу от территории Мидии, в районе озера Урмия, северо-восточных районах современного Ирака и т.п. в IX-VIII вв. до н.э., а по последним данным, возможно даже раньше. К XI в. до н.э. начинается постепенное разделение индоиранской племенной общности, начинают формироваться и оформляются к VII-VI векам самостоятельные мифологические циклы отдельных групп иранских племен: восточных - скифо-сарматская мифология, и западных - древнемидийская, древнеперсидская, согдийская и др. В IX - VIII вв. до н.э. мидяне образовали множество мелких городов-государств.

В 673-672 гг. мидяне, объединившись с рядом иранских племен, добились независимости от Ассирии; это событие отражено в труде Геродота. В VII в. Мидия была центром иранской материальной и духовной культуры, впоследствии развиваемой персами и Геродот в новеллах смешивает мидян с персами, хотя строго различает в исторических частях.

Иранские племена еще до образования государственных структур могли широко взаимодействовать с местным населением Малой Азии, в том числе с ионийцами как минимум с IX в. до н.э. С образованием иранских государств - Мидийского царства, затем Персидского - эти контакты возросли. Очевидно, что при значительных контактах с Ближневосточным миром и определенных данных о греко-восточных заимствованиях мы не должны отвергать и возможность иранских влияний на развитие греческой культуры. Эта возможность подтверждается, кроме того, широким интересом греков к своим иранским соседям, тем более с того момента, когда они стали приобретать реальную политическую силу в Малой Азии, что, разумеется, не могло не отразиться на независимости ионийских греческих полисов.

3.2 Историческое обоснование возможных восточных влияний на генезис греческой философии

Одним из актуальных аспектов проблемы восточных влияний на раннегреческую философию является, на наш взгляд, вопрос о реальных восточных влияниях на греческую культуру в момент возникновения греческой философии. Использование историко-генетического подхода к сопоставлению иранской и греческой культур с момента их сопряженного исторического развития позволяет существенно приблизить нас к решению этого вопроса.

Действительно, с 500 г. до н.э. (совпадающим с акмэ Гераклита) восстанием в Милете, повлекшим за собой стихийные восстания малоазийских греческих полисов против Персидского завоевания, начинается эпоха непосредственных, прямых контактов греческой и восточной традиций. Античная литература фиксировала самые разнообразные сведения о «варварском мире» - странах Востока, Скифии и пр. - не только об ахеменидском периоде, но и о доахеменидской эпохе. Очевиден интерес греков к своим новым и сильным соседям - Персидской державе, что, в частности, подтверждается популярностью «Истории» Геродота, который путешествовал на Восток ок. 455-445 гг. до н.э., а в 445 г. в Афинах за прочтение частей своего труда получил премию. Помимо относительно позднего труда Геродота, в V в. до н.э. существовали сочинения, затрагивающие сюжеты азиатской истории, известные нам по сохранившимся фрагментам «Персика» Дионисия Милетского, сочинений Харона и Гелланика, некоторые сведения, вероятнее всего, содержались в трудах Гекатея, Ферекида и др. «Истории» Ферекида, судя по сохранившимся фрагментам, содержали сведения не только легендарного прошлого некоторых областей Греции периода VI в. до н.э., но также и описание событий азиатской истории этого периода. Все это может служить доказательством значительного количества сведений о «восточном», в частности, иранском мире в греческой среде того времени .

Родиной философии справедливо считается Милет - малоазийский греческий полис, а первым философом - Фалес Милетский, старший современник Лидийского царя Креза (560-546 гг. до н.э.). Если обратиться к философии Фалеса, то некоторые положения, приписываемые ему поздней традицией, находят определенные параллели с восточными представлениями: «Провидение проникает вплоть до крайних пределов космоса, и ничто от него не ускользает», «Бог - это ум космоса», «Фалес первым открыл геометрическое искусство, через которое догадался о едином творце всех вещей». Сходные представления встречаем у Анаксимандра и Гераклита. К сожалению, подлинных фрагментов Фалеса не сохранилось, и поэтому выводы, основанные только на такого рода свидетельствах, не могут быть полностью доказуемы.

Исторические свидетельства говорят в пользу восточных контактов: греческие города Малой Азии подчинялись Лидии и когда Кир II (559-530 гг.) начал завоевание Лидии, Фалес советовал милетянам покинуть город, следуя примеру жителей Фокеи и Теоса, избежавших таким образом рабства, по другой версии Фалес препятствовал заключению военного союза между Крезом и Милетом, «что спасло город после победы Кира». Если эти свидетельства исторически обоснованны, то, очевидно, Фалес имел достаточные сведения об иранцах - персах и мидийцах, чтобы сделать вывод о возможностях и мощи зарождающейся Персидской державы.

Не более чем о Фалесе, известно о его ученике Анаксимандре (ок. 611-546 гг.). Он «первым дерзнул начертить ойкумену на карте», первый «осмелился взяться за географию» и «предводительствовал апойкией из Милета в Аполлонию». М. Уэст полагает, что первым двум свидетельствам не должно доверять как исторически точным .

Даже если это так, и карту составил не сам Анаксимандр, тем не менее, карты ойкумены уже существовали в Вавилоне этого периода и свидетельства указывают на то, что в период жизни Анаксимандра могла существовать такая же греческая карта, и сам Анаксимандр в любом случае мог быть знаком с географической и политической ситуацией вокруг Милета не понаслышке.

Ранее, в н. VI в. до н.э., активную завоевательную политику ведет другое иранское государство - Мидия. Большое значение для Милета имела война Мидии и Лидии в 590-585 гг. до н.э. Исход войны между упомянутыми царствами был напрямую связан с независимостью полиса, т.к. десятилетием раньше 12-летняя война Милета с Лидийским царством окончилась заключением мира. Напомним, что уже к VII в. мидийское племя «магов» восприняло зороастризм, и сформировалась т.н. «религия магов», основа ее - культ не антропоморфных стихий и огня.

Большое значение для решения вопроса восточных контактов приобретают колонии на черноморском побережье, где греки непосредственно столкнулись с восточно-иранскими племенами скифо-сарматской группы. В частности, милетяне основали Ольвию «во время мидийского владычества», т.е. в пределах 687-559 гг. Если учесть тот факт, что между метрополиями и колониями сохранялись более или менее тесные отношения, то это также может свидетельствовать в пользу возможного привнесения в представления милетских философов некоторых восточно-иранских элементов. Напомним также, что Анахарсис, скиф по происхождению, друг Солона, долгое время жил в Афинах, и хотя терпел насмешки от греков относительно своего варварского происхождения, тем не менее, вошел в историю как один из семи мудрецов, наравне с Фалесом.

М. Уест полагает, что начало культурным контактам положили шаманистские практики и ритуал из стран Скифии и Фракии (восточно-иранские группы племен), появившиеся в Ионии в VII-VI вв. до н.э. Они включали в себя посвятительный мотив расчленения и восстановления, оттуда же берет начало и миф об Орфее. Распространение шаманистских идей, якобы, начинает Фалес - в его учении можно найти отголоски представлений о путешествии души, магическом полете, нахождении в двух местах одновременно .

Итак, первые философские учения складывались в период активных внешних контактов и в весьма нестабильной политической обстановке завоевательных войн, которые вели восточные государства - Мидия и Персия. Решение вопросов независимости и безопасности греческих малоазийских городов должно было привести к непосредственным контактам с иранцами и, вероятнее всего, к решению политических задач могли быть причастны ранние греческие философы, поскольку они «также занимались государственной деятельностью, а не только жили в тиши, отличаясь одними интеллектуальными достоинствами».

Очевидно, существует комплекс параллелей между восточной и греческой традициями. Невозможно только на основании наличия этих параллелей утверждать какого-либо влияния или заимствования культурных элементов в пределах указанных традиций. Комплексное рассмотрение вопросов, наполняющих проблематику иранских влияний и определение методологических аспектов работы с существующими параллелями, вероятно, позволит осуществить более продуктивный их анализ.

Первые философские учения складывались в нестабильной политической обстановке завоевательных войн, в период активных внешних контактов. Это подразумевало решение вопросов независимости и безопасности малоазийских греческих колоний и, тем самым, непосредственные контакты с Востоком. К решению этих задач могли быть причастны первые греческие философы, поскольку, будучи государственными мужами и решая важные внутриполитические задачи, не исключено, что они могли решать и вопросы внешней политики.

3.3. «Платоновский вопрос» в хронологии X. Теслефа

Первую попытку скоординировать хронологический и типологический принципы с новым представлением о параллельном существовании философии Платона сделал Х. Теслеф в работе “Исследования по платоновской хронологии” (1982), где ему удалось достичь внушительных результатов. Не отвергая ни биографического, ни стилометрического метода, Х. Теслеф вносит в их применение существенное уточнение. Сама по себе стилистическая типология без введения соответствующих параметров ничего не может сказать о хронологии произведений. В свою очередь, биографическая модель развития от простого к сложному тоже не может быть единственно возможным вариантом, поскольку достаточно известны и примеры развития в противоположном направлении – от сумбурной множественности и напряженности к простоте и ясности, вплоть до лапидарности. К тому же идея вообще какой бы то ни было динамики внутри корпуса предполагает непременным условием равную аутентичность типологически неоднородных произведений, а она-то как раз все еще ждет обоснования. Сам Х. Теслеф предлагает хронологическую таблицу создания сочинений, входящих в Платоновский корпус, где параллельно располагаются эсотерические, экзотерические произведения Платона и примыкающие к ним “сомнительные” сочинения, которые, по справедливому замечанию автора, следовало бы именовать сочинениями “платоновской школы”.

Результаты почти двухвекового изучения «платоновского вопроса» сведены в работе X. Теслефа . По Теслефу, все диалоги платоновского корпуса (кроме «Алкивиада II», «Аксиоха», «Алкиона» и «Определений») были написаны в Академии при жизни и под влиянием (более или менее непосредственным) Платона; до основания Академии Платон написал только «Апологию» и начал работать над «Государством», до 2-й сицилийской поездки Платон занят «Государством», а параллельно пишет (и перерабатывает) диалоги «Горгий», «Менексен», «Протагор», «Менон», «Федон», «Пир», «Эвтидем», «Лисис», «Хармид», «Теэтет», «Кратил»; в это же время в академическом кругу создаются «Клитофон», «Критон», «Лахет», «Алкивиад I», «Феаг», «Гиппий Меньший», «Ион», «Любовники», «Эриксий», «Эвтифрон»; между 2-й и 3-й сицилийскими поездками Платон завершает «Государство», начинает «Законы» и пишет «Парменида»; после 3-й сицилийской поездки, преимущественно занимаясь «Законами», Платон написал «Тимея» и «Крития», «Софиста» и «Политика», «Седьмое письмо», а также «Филеба»; в это же время в академическом кругу создаются «Гиппий Больший», «Гиппарх», «Сизиф», «Минос», «Демодок», «Письма», «О добродетели», «О справедливости».

Схема Теслефа носит гипотетический характер, однако удобную модель, позволяющую исторически достоверно представить эволюцию платоновского творчества в тесной связи со школьным бытом Академии. Исключительность места Платона в истории философии определяется тем, что он - уже профессиональный философ, но все еще и мудрец, не связанный ограничениями, накладываемыми на специалиста техникой отдельной дисциплины, и склонный рассматривать даже самые отвлеченные умозрительные проблемы с точки зренияих непосредственной жизненной значимости.

В реконструкции Х. Теслефа платоновское наследие предстает значительно преображенным, по сравнению с предшествующими образами Платоновского корпуса. Во-первых, это менее четкое, чем прежде, разделение сочинений корпуса на аутентичные и неаутентичные, т. е. в духе тюбингенской концепции большее, чем когда-либо, значение придается “платонизму”, тогда как личность самого Платона отходит на второй план. Во-вторых, уже в отличие от тюбингенцев, автор значительно сокращает чисто “экзотерическую” часть собственно платоновского наследия, оставляя в ней только наиболее прозрачные по содержанию и отшлифованные в литературном отношении сочинения, такие, как “Апология Сократа”, “Федон”, “Пир”, “Федр”. Сочинение же так называемого “позднего” периода (в биографической интерпретации) противопоставляются вышеназванным не как более зрелая ступень мышления, но как произведения иной ориентации, следовательно, речь уже может идти об отражении различных аспектов платоновской концепции в разных группах диалогов корпуса, а не об изменении самой концепции в результате индивидуальной эволюции Платона-философа. Наконец, предположение о переходе того или иного произведения в процессе отделки и редактирования из экзотерического разряда в эсотерический (как “Горгий”, “Теэтет” и наоборот (как “Законы”, “О Благе”) снимает напряжение в противопоставлении этих двух рядов академического наследия, а тем самым и возвращает Платоновскому корпусу авторитет философского памятника.

Таким образом, почти двухвековой опыт платоноведения подсказывает, что в интерпретации платоновского наследия совершенное разведение прямой и непрямой традиции менее продуктивно, чем их сопоставление, а личностно-биографический критерий оценки произведений менее надежен, чем критерий смыслового единства сочинений, т. е. их логико-эстетической аутентичности.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Хотя прошло двадцать два века с четвертью со смерти Платона, – великие умы мира все еще заняты изучением его писаний. Он был в самом полном смысле этого слова мировым истолкователем. «От Платона исходит все, – говорит Ральф Уолдо Эмерсон, – о чем пишут и спорят мыслители».

Он вобрал в себя всю ученость своего времени – греческую от Фалеса до Сократа, затем пифагорийскую в Италии, а затем всю, какую мог добыть из Египта и Востока. Он был настолько широкомыслящ, что вся философия Европы и Азии вошла в его доктрины. И вдобавок к культуре и мыслительным способностям он еще обладал душою и талантом поэта. Объем комментирующей Платона литературы неисчерпаем.

Так, Аристотель в первой части «Метафизики», а также в работе «О душе», проводит критическое изложение философии Платона, а именно проблем, касающихся макрокосмоса (Начала бытия, идей) и микрокосмоса (души).

Аль-Фараби в работе «Об общности взглядов двух философов -божественного Платона и Аристотеля» прямо относит к идеальному миру «душу» и «разум».

В работе В. Виндельбанда «Платон» душа в философии Платона, выступает и как «жизненная сила» общая всему Космосу, и как индивидуальное образование, стремящееся к макрокосмосу, к спасению.

Видение проблематики более позднего Платона В. Иегером в книге «Пайдейа. Воспитание античного грека» заключает в себе мысль о включенности человека в космический порядок: душа человека есть элемент всего целого бытия.

В «Федоне» Платона решается вопрос о душе и ее бессмертии. «Если мы будем существовать и за гробом, то это существование продолжится не иначе, как через бессмертную душу». Душа наша «невидима» и «не принадлежит к миру вещей чувственных»; она «господствует над телом и управляет им», «существенное свидетельство ее есть разумность. Эти определения души у Платона выражены более полно и более методично.

Учение о личном бессмертии своим широким распространением обязано именно диалогам Платона. В них повествуется, как душа, вследствие своего падения в акт рождения, воплощается и живет в теле, в качестве чуждого ему существа. Душа – вечное, имматериальное существо, на которое влияет враждебное ее природное тело; внутрь ее проникают злые влияния тела, от него приходят к ней безумие и страсти. Сущность души – чистая сила мышления. Если душа ведет борьбу с телом и его стремлениями, то она переходит к высшим формам бытия; в противном случае душа заключается в тела низшей природы. Цель души – освобождение от тела

Необходимо заметить, что если учение вечности и бессмертии индивидуальной душ столь многим обязано Платону, то на само деле оно отнюдь не было его собственным учением. Оно противоречит основаниям его мировоззрения, несовместимо с его учением об идеях. Это или мифическая оболочка для выражения мыслей Платона, или педагогическое средство для насаждения в народе морального настроения. Впрочем, сам Платон сознает трудность доказать, что такое душа в ее чистой природе.

В работе рассмотрены основные концепции представлений о душе, сложившиеся в древнегреческом сознании. Однако, необходимо заметить, что представлены лишь особо значимые взгляды на природу души, оказавшие наиболее сильное влияние на складывание представлений о бессмертии. В данном исследовании мы рассмотрели также вопрос о существующих параллелях между элементами греческой философской мысли (на материале оригинальных фрагментов греческих философов и их русских переводов) и восточной мифо-религиозной традиции. Отмечено, что между восточной и греческой философскими традициями существует целый комплекс параллелей.

Рассмотрены результаты изучения «платоновского вопроса», сведеные в работе X. Теслефа. Теслеф предлагает хронологическую таблицу создания сочинений, входящих в Платоновский корпус, где параллельно располагаются эсотерические, экзотерические произведения Платона и примыкающие к ним “сомнительные” сочинения, которые, по справедливому замечанию автора, следовало бы именовать сочинениями “платоновской школы”.

По Теслефу, все диалоги платоновского корпуса (кроме «Алкивиада II», «Аксиоха», «Алкиона» и «Определений») были написаны в Академии при жизни и под влиянием (более или менее непосредственным) Платона.

Результаты, полученные в ходе данного исследования, могут быть использованы для конкретизации картины онтологических аспектов донаучных форм мировоззрения, дальнейшей разработки проблем восточных влияний на генезис греческой философии, для решения проблемы генезиса философии в целом.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Алкиной. Учебник платоновской философии. // Платон. Собрание сочинений. Том 4. - М.: «Мысль», 1994. С. 628.

2. Андреев Ю.В. Архаическая Греция // История Европы. - Т.1. - Древняя Европа. - М., 1988. - С. 217-253.

3. Аристотель. Метафизика. // Аристотель. Сочинения. Том 1. - М.: «Мысль», 1976. С.79.

4. Аристотель. О душе. // Аристотель. Сочинения. Том 1. -М.: «Мысль», 1976. С.381.

5. Брамбо Р. Философы Древней Греции. - М.: «Центрполиграф», 2002. С. 142-143.

6. Виндельбанд В. Платон. // Виндельбанд В. Избранное. Дух и история. -М: «Юристъ», 1995. С.456.

7. Гегель Г.В.Ф. Лекции по истории философии. Книга 2. - С.-Пб.: «Наука», 1994. С.159.

8. Горан В.П. Древнегреческая мифологема судьбы. Новосибирск, 1990.

9. Горан В.П. Методологические проблемы исследования генезиса философии // Гуманитарные науки в Сибири. - 1995. - № 2. - С. 88-94.

10. Диллон Д. Средние платоники. - С.-Пб.: «Алетейя», 2002. С.17.

11. Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1998.

12. Дьяконов И.М. Архаические мифы Востока и Запада. М., 1990.

13. Кессиди Ф.Х. От мифа к логосу (Становление греческой философии). М., 1972.

14. Коплстон Ф. История философии. Древняя Греция и Древний Рим. Том1. - М.: «Центрполиграф», 2003. С.273.

15. Лосев А.Ф. История античной эстетики. Последние века. Книга 2. - М.: «Искусство», 1988. С. 376-377.

16. Лосев А.Ф. Очерки античного символизма и мифологии. М.: Мысль, 1993.

17. Лосев А.Ф. Эрос у Платона. // Лосев А.Ф. Бытие. Имя. Космос. - М.: «Мысль», 1993. С.47.

18. Мамардашвили М. Лекции по античной философии. - М.: «Аграф», 1999. С. 247.

19. Михаленко Ю.П. Античные учения об индукции и их современные интерпретации. // Зарубежное философское антиковедение. - М.: «Наука», 1990. С. 61.

20. Мудрагей Н.С. Платон: рациональное - иррациональное. // Зарубежное философское антиковедение. -М.: «Наука», 1990. С. 49.

21. Петров М.К. Пираты Эгейского моря и личность. // Петров М.К. Искусство и наука. Пираты Эгейского моря и личность. - М.: «РОССПЭН», 1995. С. 96.

22. Платон. Алкивиад I / Платон. Апология Сократа, Критон, Ион, Протагор. М., 1999.

23. Платон. Софист. // Платон. Собрание сочинений в четырех томах. Том 2. -М.: «Мысль», 1993. С. 290.

24. Платон. Теэтет. // Платон. Собрание сочинений в четырех томах. Том 2.-М.: «Мысль», 1993.С. 243

25. Платон. Федон, Пир, Федр, Парменид / Пер. с древнегреч. Общ. ред. А.Ф. Лосева, В.Ф. Асмуса, А.А. Тахо-Годи. -М.: Мысль, 1999.

26. Платон. Филеб, Государство, Тимей, Критий / Пер. с древнегреч. Общ. ред. А.Ф. Лосева, В.Ф. Асмуса, А.А. Тахо-Годи. -М.: Мысль, 1999.

27. Прокл. Платоновская теология. - С.-Пб.: «Летний сад», 2001. С. 45.

28. Светлов Р.В. Платонический философский lexicon. // Академия. Материалы и исследования по истории платонизма. Выпуск 3. - С.-Пб.: СПбГУ, 2000. С. 344.

29. Согомонов А.Ю. Восточные истоки раннегреческой культуры по исследованиям Вальтера Буркерта // Вестник древней истории. - 1989. - № 4. - С. 146-155.

30. Соловьев B.C. Платон и Плотин (Статьи из Энциклопедическиого словаря Брокгауза и Ефрона). // Платон: Proetcontra. Платоническая традиция в оценке русских мыслителей и исследователей. Антология. -С.-Пб.: Издательство Русского Христианского гуманитарного института, 2001. С.381.

31. Фрагменты ранних греческих философов. М., 1989.

32. Хайдеггер М. Учение Платона об истине. // Историко -философский ежегодник "86. - М.: «Наука», 1986. С. 266.

33. Чанышев А.Н. Курс лекций по истории философии. - М., 1981.

34. Шаймухамбетова Г.Б. О методологических аспектах темы соотношения философии и религии на Востоке // Методологические проблемы изучения истории философии зарубежного Востока. - М., 1987.

35. Яйленко В.П. Архаическая Греция и Ближний Восток. - М., 1990.

36. Ямвлих Халкидский. Комментарии на диалоги Платона. - С.-Пб.: «Алетейя», 2000. С.61-63. Платон. Софист. // Платон. Собрание сочинений в четырех томах. Том 2. -М.: «Мысль», 1993. С.300.

37. Burkert W. Iranisches bei Anaximandros // Rheinisches Museum für Philologie. - 1963. - V. 106. - Р. 7-134., с. 146-147

38. Burkert W. Oriental and Greek Mythology: The Meeting of Parallels // Interpretation of Greek Mythology / Ed. Jan Bremmer. - Croom Helm. London & Sydney. - P. 10-40.

39. Burkert W. The Orientalizing revolution. Near Eastern Influence on Greek Culture in the Early Archaic Age. - Harvard University Press, 1997.

40. Rohde E. Psyche. 2-nd ed., 1903.

41. Rohde E. Die Asianische Rhetorik und die Zweite Sophistik // Rheinisches Museum fur Philologie. Bd. 41. 1886. S. 170 ff.

Платон. Филеб, Государство, Тимей, Критий / Платон. Пер. с древнегреч.; Общ. ред. А. Ф. Лосева, В. Ф. Асмуса, А. А. Тахо-Годи; Авт. Вступит. ст. и ст. в примеч. А. Ф. Лосев; Примеч. А. А. Тахо-Годи. М.: Мысль, 1999, с. 45

Там же, с.158

Диллон Д. Средние платоники. - С.-Пб.: «Алетейя», 2002. С.21.

Платон. Тимей, 28 b, c.

Платон. Тимей, 36 е – 38 b. Об этой же проблеме зависимости становления (времени) от сознания упоминают современные исследователи. См., например: H. Weyl, Philosophy of Mathematics and Natural Science / Princeton: Princeton University Press, 1949. Ð. 75; W. Sellars, Time and the World Order, “Minnesota Studies in the Philosophy of Science”, Vol. III, edited by H. Feigl and G. Maxwell / Minneapolis: University of Minnesota Press, 1962. Ð. 571;

M. Capek, The Philosophical Impact of Contemporary Physics / Princeton, New York: D. Van Nostrand Co., 1961; A. Gruenbaum, Philosophical problems of Space and Time. New York, 1963 и др.

Платон. Федон, 82.

Подготовка человека к смерти традиционно считается темой различных «Книг мертвых» (в частности, египетской и тибетской), однако в таком исполнении она знакома была и античным философам. Важное отличие последней позиции заключается в том, что подготовка к смерти является занятием при жизни, она осуществляется больше в этико-гносеологическом пространстве, нежели этико-мистическом, как на Востоке.

Шаймухамбетова Г.Б. О методологических аспектах темы соотношения философии и религии на Востоке // Методологические проблемы изучения истории философии зарубежного Востока. - М., 1987., с. 4

Горан В.П. Методологические проблемы исследования генезиса философии // Гуманитарные науки в Сибири. - 1995. - № 2. - С. 88-94., с. 99

Андреев Ю.В. Архаическая Греция // История Европы. - Т.1. - Древняя Европа. - М., 1988. - С. 217-253., с. 46

Там же, с.49.

Там же, с.208.

Яйленко В.П. Архаическая Греция и Ближний Восток. - М., 1990.

West M.L. Early Greek Philosophy and the Orient. Oxford”, 1971., с. 78.

West M.L. Early Greek Philosophy and the Orient. Oxford”, 1971., с. 259.

Thesleff H.Studies in Platonic chronology. Helsinki, 1982. P. 157.

ГОРГИЙ
ИДЕЯ КАК ПРИНЦИП СТРУКТУРНОСТИ ЖИЗНИ

Диалоги "Горгий" и "Менон" обычно относят к переходному периоду в творчестве Платона, т.е. к периоду между чисто сократическим вопросо-ответным исканием решения проблем и созданием положительного учения об идеях. Вероятно, так оно и есть. Оба диалога, следовательно, надо относить уже к 80-м годам IV в. При этом, однако, анализ "Горгия" очень ярко свидетельствует о том, что диалог этот гораздо ближе к сократическому периоду и скорее может считаться вместе с "Протагором" концом сократического периода и как бы его крайней границей, в то время как в "Меноне" Платон уже явно стоит на позициях объективного идеализма (правда, пока еще в начальном состоянии).

Так же как и "Протагор", "Горгий" представляет большие трудности для анализа, причем трудности эти обусловлены скорее композицией этого диалога, чем его содержанием, потому что "Горгий" по своим размерам весьма обширен, содержит в себе массу всякого рода то более, то менее значительных идей и различных интермедий, мешающих развертыванию основной идеи. "Горгий", кроме того, чрезвычайно многословен, Платон в нем постоянно возвращается к одной и той же теме и уклоняется в разные стороны. Но то, что делает этот диалог действительно переходным в творчестве Платона, – это очень широкая постановка основного вопроса и наличие множества положительных утверждений, почти отсутствующих в прежних диалогах.

Все это создает немало затруднений и для читателя "Горгия", и для его комментатора; и, хотя композиция "Горгия" проще, чем композиция "Протагора", диалог этот все же заставляет очень много думать о его конструктивной схеме и потому понимается в науке по-разному. Наш анализ диалога сводится к следующему.

КОМПОЗИЦИЯ ДИАЛОГА

I. Вступление
(447а – 448е)

На площади встречаются Сократ и его ученик Херефонт, с одной стороны, а с другой – софист Калликл, в доме которого остановились известный софист Горгий Леонтинский и его ученик Пол. Калликл приглашает всех к себе в дом для беседы с Горгием о предмете риторики.

II. Определение софистической риторики, как оно давалось самими софистами
(449а – 461а)

В беседе, возникшей затем между разными лицами, т.е. между Сократом и Горгием вместе с их учениками, дается ряд определений риторики, начиная с более широкого и кончая более узким.

1. Риторика есть наука о составлении речей: Сократ тут же опровергает это тем, что всякая наука также занимается речами (449а – 451с).
2. Риторику нельзя определить исходя из того, что она занимается речами о великих и важных делах, потому что великое и важное, по Сократу, каждый понимает по-своему (451d – 452d).
3. Риторика не есть искусство убеждать судей и народ в том, что нравится оратору, ибо, по Сократу, и всякая наука вообще всегда старается убедить в том, чему она учит (452е – 454b).
4. Утверждается, что специфика риторического убеждения состоит в том, чтобы внушать судьям и народу, что справедливо и что несправедливо (454bс). Однако а) Сократ, строго различающий знание, которое всегда истинно, и веру, которая может быть и истинной, и ложной, заставляет Горгия признать, что убеждать риторически – значит вызывать не знание без веры, но веру без знания (454с – 455а). б) Горгий не только убежден в этом, но и приводит многие исторические примеры, а также примеры из обыденной жизни, когда простое внушение или совет, даже людей незнающих, имели огромное значение (455b – 456с), хотя в) это не значит, что справедливый оратор отвечает за несправедливое употребление риторики его учениками (456d – 457с). г) После небольшого отступления (457d – 458е) Сократ доказывает, что д) существует противоречие между пониманием риторики как науки о внушении людям чувства справедливости и фактическим злоупотреблением ораторами этой риторикой для совершения несправедливых и дурных дел (458е – 461а).
5. Небольшая интермедия (461b – 462а).

III. Критика софистической риторики в том виде, как ее понимает Сократ
(462b – 482е)

1. Определение, соответствующее этой риторике: риторика есть не искусство, а только сноровка (εμπειρία), с помощью которой что-либо представляется привлекательным и доставляется удовольствие людям (462с).
2. Критика Сократа заключается прежде всего в том, что сноровка – это вообще не искусство, что не все привлекательное и доставляющее удовольствие есть прекрасное, что такая сноровка нужна и в поварском деле и все подобного рода сноровки суть разновидности угодничества низменным страстям (462d – 463с). А поскольку из искусств к телу относятся медицина и гимнастика, к душе же – законодательство и суд, то угодничество, разделившись на четыре вида, укрывается за каждым из этих подлинных четырех искусств; при этом риторическое угодничество укрывается за судебным делом, и оратор, таким образом, оказывается как бы поваром для души (463d – 466а).
3. Ораторы в городах, хотя и обладают силой наподобие тиранов, на самом деле бессильны: ведь то, что они чинят, часто только кажется им справедливым, а на самом деле это зло, а причинение зла другому оказывается результатом собственного бессилия (466b – 468а). Прекраснее самому подвергнуться несправедливости, чем совершить ее по отношению к другому (469а – 479е). Это и есть настоящая норма для риторики. Но такая норма никогда не осуществляется (480а – 481b).
4. Небольшая интермедия (481с – 482е).

IV. Критика софистической риторики, основанной на теории естественного права
(483а – 506b)

1. Калликл говорит о несовместимости природы, для которой что сильнее, то и лучше, и закона, установленного бессильными людьми для прикрытия своего бессилия псевдоморальными нормами (483а – 484с). Далее следует новая интермедия, в которой Калликл в самой беспощадной и грубой форме квалифицирует Сократа как защитника противоестественного бессилия и говорит, что заниматься пустословием и философией в возрасте Сократа смехотворно. Последний иронически защищается (484с – 488b).
2. Ответ Сократа: если лучшее есть не что иное, как сильное, то мораль, установленная многими людьми, сильнее, а потому и лучше разнузданного индивидуализма (488b – 489с). Это заставляет Калликла отойти от первоначального, грубо физического понимания силы и придать новое значение этому термину ("достоинство", "рассудительность"), а поскольку подобная квалификация имела бы мало значения, если относить ее только к отдельным профессиям и ремеслам, то Калликл объявляет, что "сильный", с его точки зрения, значит разумный и достаточно мужественный в государственных делах, чтобы управлять всеми другими (489d – 491b).
3. Новое возражение Сократа: а управлять самим собой нужно или не нужно? На это Калликл откровенно и нагло отвечает: совершенно не нужно; а рассудительность и мужество заключаются только в полной свободе наслаждений и во всяческом своеволии (491с – 492с). В таком случае, отвечает Сократ, жизнь превращается в дырявый сосуд, т.е. в полную и всегдашнюю ненасытимость, которую Калликл тут же предпочитает отсутствию наслаждений или, как он говорит, "каменной жизни" (492d – 494е). Сократ предлагает различать хорошие и дурные наслаждения, но Калликл отвергает такое различение (495ab), после чего Сократ при помощи многочисленных примеров доказывает коренное различие между удовольствием и благом (495с – 497а) и то, что не благо следует подчинять удовольствиям, а, наоборот, удовольствия благу (497е – 500а).
4. Отсюда делаются выводы как для искусства вообще (музыка, поэзия, театр), так, в частности, и для риторики, которая, очевидно, не может быть просто сноровкой и угодничеством ради доставления удовольствий, а должна быть сознательно проводимым искусством насаждения благих чувств (500b – 502d). Из этого вытекает, что риторика вместе с прочими искусствами, основываясь на определенном образце (503е) для достижения "высшего блага" (βέλτιστον), должна создавать в душе "строй и порядок" (τάξις και κόσμος, 504ab) и приводить ее из состояния раздробленности в состояние цельности, на котором основывается и то ее совершенство, которое Сократ называет законностью и законом (νόμιμον και νόμος, 504d), а это и приводит к изгнанию из души стремления к дурным удовольствиям и несправедливости, как из тела – всяких болезней (504b-505b).

V. Выводы общефилософского характера
(506с – 527е)

1. Последняя мысль предыдущего раздела многословно повторяется на разные лады в целях ее универсального применения к отношениям между людьми в государственной жизни, ко всему космосу и к богам (506с – 508а).
2. Особенно много говорится о необходимости воздержания, борьбы с несправедливостью, о порочности своеволия и т.д. в государственной жизни (508b – 522е).
3. Все это учение об общественной и личной справедливости подтверждается мифом о загробном суде с его наградами и наказаниями (523а – 527с).
4. Сократ призывает беспринципно настроенного Калликла переменить свою жизнь и свои воззрения на постоянную и неизменную практику в духе учения об абсолютной справедливости (527de).

КРИТИЧЕСКИЕ ЗАМЕЧАНИЯ К ДИАЛОГУ

Анализ диалога "Горгий" проведен нами достаточно подробно и требует лишь небольших пояснений.

1. Если "Апология Сократа" и "Критон" были посвящены исключительно проблемам общественной и личной морали, а "Ион" и "Гиппий больший" – проблемам по преимуществу эстетическим, то в "Протагоре" и "Горгий" Платон явно стремится объединить те и другие проблемы, выдвигая такие категории, которые могли бы их превратить в нечто целое.
2. Но если в "Протагоре" такая целостная категория – это добродетель, то в "Горгий" – искусство, которое рассматривается здесь при помощи анализа разных пониманий риторики.
3. Риторика и вообще всякое подлинное искусство, по мысли Платона, есть творческая деятельность, которая воплощает высшую справедливость в человеческом обществе при помощи последовательного приведения всех низших страстей в стройное и упорядоченное состояние (что Платон и называет законом). Эта деятельность не преследует никаких целей чистого и автономного искусства, но лишь реально-жизненные цели. Риторика и искусство есть та сила, которая призвана усовершенствовать человеческую жизнь и создать для нее максимально справедливые формы. В этом и состоит сила искусства (δΰναμις και τέχνη, 509е).
4. В связи с этим в "Горгии" резко критикуются софистические взгляды в области риторики и искусства. Искусство выступает тут не просто как сноровка и умение культивировать в людях низшие инстинкты, но как чистое знание, содержащее в себе единственную цель – преобразование общества. Таким образом, прекрасное здесь не просто "сущность", "идея", "структура" или "измерительное искусство", как это было в предыдущих диалогах, но сама человеческая жизнь, преобразуемая по принципам высшего блага. Красота неодушевленных предметов, одушевленных существ, человеческого тела и души, "порядок", "строй", правила искусства охватывают теперь всю жизнь и управляют ею (506d-е), а Сократ, носитель всех этих благ, оказывается чуть ли не единственным человеком в Афинах, применяющим искусство государственного управления к жизни (521d).
5. Но даже и в "Горгии" абсолютная действительность все еще мыслится мифологически (523а – 527с). Сила искусства мыслится здесь пока еще в чисто человеческом плане. "Сущность", "идея", "смысл", "структура" все еще не превращены в самостоятельную действительность; и потому даже и здесь, строго говоря, все еще отсутствует методически проводимый объективный идеализм как чисто философская система. Можно только сказать, что учение о душевном теле, которое представляет собой, правда, лишь один из моментов платоновского учения об идеях, представлено в "Горгии" в виде описания душ-тел, оказывающихся на подземном суде после смерти тела (524е – 525а). Как мы потом увидим, в разных диалогах Платона сверхчувственная идея связывается с идеальным телом. Для этого, однако, нужно было осуществить гипостазирование идей, которое мы находим в "Меноне". Между прочим, в "Горгии" видны следы орфико-пифагорейского учения о том, что тело есть могила души (493а), из чего следует, что диалог был написан, по-видимому, после знакомства Платона с учением пифагорейцев во время его первого путешествия в Италию и Сицилию около 389-387 гг.

Анализ диалога «Горгий» проведен нами достаточно подробно и требует лишь небольших пояснений.

1) Если «Апология Сократа» и «Критон» были посвящены исключительно проблемам общественно-личной морали, а «Ион» и «Гиппий больший» - проблемам по преимуществу эстетическим, то в «Протагоре» и «Горгии» Платон явно стремится объединить те и другие проблемы, выдвигая такие категории, которые могли бы их превратить в нечто целое.

2) Но если в «Протагоре» такая целостная категория - это добродетель, то в «Горгии» - искусство, которое рассматривается здесь при помощи анализа разных пониманий риторики.

3) Риторика и вообще всякое подлинное искусство, по мысли Платона, есть творческая деятельность, которая воплощает высшую справедливость в человеческом обществе при помощи последовательного приведения всех низших страстей в стройное и упорядоченное состояние (что Платон и называет законом). Эта деятельность не преследует никаких целей чистого и автономного искусства, но лишь реально-жизненные цели. Риторика и искусство есть та сила, которая призвана усовершенствовать человеческую жизнь и создать для нее максимально справедливые формы. В этом и состоит сила искусства (dynamis cai techn?, 509е).

4) В связи с этим в «Горгии» резко критикуются софистические взгляды в области риторики и искусства. Искусство выступает тут не просто как сноровка и умение культивировать в людях низшие инстинкты, но как чистое знание, содержащее в себе единственную цель - преобразование общества. Таким образом, прекрасное здесь не просто «сущность», «идея», «структура» или «измерительное искусство», как это было в предыдущих диалогах, но сама человеческая жизнь, преобразуемая по принципам высшего блага. Красота неодушевленных предметов, одушевленных существ, человеческого тела и души, «порядок», «строй», правила искусства охватывают теперь всю жизнь и управляют ею (506d - е), а Сократ, носитель всех этих благ, оказывается чуть ли не единственным человеком в Афинах, кто применяет искусство государственного управления к жизни (521d).

5) Но даже и в «Горгии» абсолютная действительность все еще мыслится мпфологически (523а - 527с). Сила искусства мыслится здесь пока еще в чисто человеческом плане. «Сущность», «идея», «смысл», «структура» все еще не превращены в самостоятельную действительность; и потому даже и здесь, строго говоря, все еще отсутствует методически проводимый объективный идеализм как чисто философская система. Можно только сказать, что учение о душевном теле, которое представляет собою, правда, лишь один из моментов платоновского учения об идеях, представлено в «Горгии» в виде описания душ-тел, оказывающихся на подземном суде после смерти тела (524е - 525а). Как мы потом увидим, в разных диалогах Платона сверхчувственная идея связывается с идеальным телом. Для этого, однако, нужно было осуществить гипостазирование идей, которое мы находим в «Меноне». Между прочим, в «Горгии» видны следы орфико-пифагорейского учения о том, что тело есть могила души (493а), из чего следует, что диалог был написан, по-видимому, после знакомства Платона с учением пифагорейцев во время его первого путешествия в Италию и Сицилию около 389-387 гг. до н. э.

***

Диалог назван по имени Горгия Леонтинского из Сицилии (ок. 483-375 гг. до н. э., по Виламовицу-Мёллендорфу, ок. 500/497-391/388), одного из основателей софистики. К нему, «как к отцу, восходит искусство софистов» {Филострат. Жизнь софистов, I,9). Как сообщает словарь Суды, Горгий был учеником Эмпедокла, а среди своих учеников имел Пола Агригентского (действует в диалоге «Горгий»), Перикла, оратора Исократа. По преданию, он жил более ста лет и до глубокой старости сохранил силы и свежесть чувств. Большую часть жизни прожил на севере Греции, в Фессалии. В 427 г. он стоял во главе посольства, направленного из Леонтин в Афины за помощью против сиракузян. Своей блестящей речью Горгий убедил Афины помочь леонтинцам. Жизнь Горгия была на удивление счастлива. Он был очень богатым человеком, ходил в пурпурных одеждах (см. Элиан. Пестрые рассказы, XII, 32). По свидетельству Цицерона («Об ораторе», III, 32, 129) одному лишь Горгию в Дельфах была поставлена настоящая золотая статуя. Горгий заложил основания всей античной риторики, разработав сложную систему тропов и фигур, некоторые из которых получили название «горгиевых». Его беседы и речи отличались пышностью, вычурностью, украшениями, так что впоследствии речи подобного стиля назывались «горгианскими».

Будучи учеником Эмпедокла, Горгий через его посредство усвоил важнейшие принципы элеатов, а именно Парменида - учителя Эмпедокла. Горгий признает парменидовское неизменное бытие, отличное от вечно изменяемого чувственного мира. Однако о бытии этом, по Пармениду, мы ничего не можем знать, так как наше мышление вечно меняется и не относится к сфере неизменного бытия. Поэтому в рассуждении и мысли нет ничего твердого, надежного, познавательного, что и ведет Горгия к своеобразному нигилизму. Риторика же, ничего не зная о предмете речи (по Горгию, она и не может о нем знать), становится искусством словесной игры, остроумной, блестящей и призрачной. Однако риторикой можно пользоваться в чисто практических целях (чему и учили софисты); вот почему Горгий (см. Платон. Филеб, 58а) утверждал, что «искусство убеждать людей много выше всех искусств, так как оно делает всех своими рабами по доброй воле, а не по принуждению».

О Горгии см.: Т. Брентано стр. 61-69; Н. Gomperz, стр. 1-34; Н. Bonitz. Platonische Shidien. 3 Aufl., Berlin, 1886, стр. I-46. Все материалы о Горгии и фрагменты его сочинений помещены у Дильса (т. II, гл. 82. Русск, перев.: А. Маковельский. Софисты, вып. I. Баку, 1940, гл. IV). В этом диалоге Платона Сократ и его ученик Херефонт (см. прим. 18 к «Апологии Сократа»), опоздав на выступление Горгия и, видимо, отклонив приглашение Калликла встретиться с Горгием у него в доме, начинают беседу прямо здесь же, в гимнасии. где только что выступал Горгий. В этой беседе Сократу и Херефонту противостоят Горгий и его ученик Пол Агригентский. Интересна фигура Калликла, молодого аристократа, богача, стремящегося к государственной карьере, умного, проницательного, но жестокого и эгоистичного, так называемого сильного человека. Калликл, возможно, блестящий вымысел Платона. Действие диалога можно датировать только приблизительно (405 г. до н. э.), так как здесь довольно много хронологических несообразностей.

Непосредственная проблема диалога: как жить? А в связи с этим - какова суть и цель риторики?

(1) …я же все и поправлю. В этих словах Херефонта - намек на героя трагедии Еврипида Телефа, раненного копьем Ахилла и им же исцеленного. - 257.

(2) Искусство, о котором говорит Херефонт, - медицина, так как брат Горгия Геродик - врач. Медицина считалась искусством (или наукой - techn?) в отличие от занятий, основанных на чисто практической сноровке. Так, Сократ (462b - с) вообще но считает риторику искусством, но лишь сноровкой и опытностью (449d). - 358.

(3) Аглаофонт и его сыновья Аристофонт и Полигнот - известные живописцы. Особенно знаменит последний. О нем см. прим. 9 к диалогу «Ион». - 258.

(4) Слова Пола о многих искусствах, об опыте, который их направляет, и случае, который сопровождает неопытность, видимо, представляют парафразу из сочинения Пола, до нас не дошедшего. Аристотель, в «Метафизике» (I, 1, 981а, 4-5) приводит, со ссылкой на Пола, почти те же слова: «А наука и искусство получаются у людей благодаря опыту. Ибо опыт создал искусство, как говорит Пол - и правильно говорит, - а неопытность - случай» (русск, перев. А. В. Кубицкого: Аристотель. Метафизика. М.-Л., Соцэкгиз, 1934). Аристотель продолжает, завершая эту мысль: «Появляется же искусство тогда, когда в результате ряда усмотрений опыта установится один общий взгляд относительно сходных предметов». Вполне возможно, однако, что Аристотель знает об этих словах Пола из платоновского «Горгия», а не из сочинений самого Пола. - 259.

(5) Имеется в виду гомеровский оборот, когда вместо «я называюсь» говорится «я хвалюсь». Напр., «Одиссея» I, 180: «Имя мне - Мент…» (буквально: «Я хвалюсь, что я Мент…»). - 260.

(6) Игра в шашки, по Платону (см. «Федр», 274с), изобретена египетским богом Тевтом.

Греки различали рассуждение о числах, т. е. теорию числа (искусство арифметики) и искусство счета («логистику»). Ср. «Горгий», 451b: «…что такое искусство арифметики? …это одно из искусств, обнаруживающих свою силу в слове… На что направлена эта сила? …на познание четных и нечетных чисел…»; «Хармид», 166а: «Счетное знание относится к определению равных и неравных величин, т. е. к определению их связи и взаимной зависимости». - 262.

(7) Предлагая новый закон и желая оттенить в нем главное, вносивший его обычно как бы отметал второстепенное при помощи формулы «во всем прочем… и т. д.», аналогичной нашему «и тому подобное». - 263.

(8) Застольная песнь, т. е. «сколий». Ту, о которой здесь говорит Сократ, Климент Александрийский («Строматы», IV, р. 573-574 = IV, 23, 1-3 St?hl.) приписывает Симониду Кеосскому (о нем см. прим. 46 к диалогу «Протагор»): «Для человека быть здоровым лучше всего, второе - стать статным и красивым, третье - стать честно богатым» (фр. 7 Diehl). Платон не приводит последнее, четвертое желание, которым заканчивается песня: «Процветать вместе с друзьями». В схолии к данному месту эта застольная песнь приписывается не только Симониду, но также и Эпихарму. На этот же сколий «прекрасного Платона» ссылается Афиней (XV, 694ef; см. в изд.: Athenaeus. The deipnosophists, by Ch. В. Gulick. London, 1957), приводя толкование этой песни эллинистическим комиком Анаксандридом (фр. 17, II Kock). - 263.

(9) Зевксид. См. прим, 30 к диалогу «Протагор». - 266.

(10) Красноречие как искусство убеждения в том, что справедливо и несправедливо, хорошо и дурно, было одним из основных принципов Горгия. Это видно также из мнения ученика Горгия Исократа. В своей третьей речи, посвященной кипрскому владетелю Никоклу, он тоже говорит о риторике, которая установила законы о справедливом и несправедливом, о постыдном и прекрасном (III, 7): «…с ее помощью мы уличаем дурных и восхваляем хороших. Через нее мы воспитываем неразумных и одобряем разумных». Исократ энергично защищает своего учителя, возводя риторику в ранг всемогущего искусства и тем самым критикуя Платона (см. изд.: «Isocratis orationes», ed. Benseler-Blass, v. 1. Lipsiae, 1913). - 267.

(11) Представление о вере, не основанной на людских мнениях, приобретенных через выучку или знание, было уже у элеатов (28, В, 8; 31, В, 71 Diels). - 267.

(12) Афинские стены; так называемые Длинные стены, которые на протяжении 7 км соединяли Афины и Пирей.

Пристани - в Пирее: Мунихий, Кантар и Зея. - 269.

(13) Фемистокл - афинский государственный деятель и полководец (VI-V вв. до н. э.). Стоял во главе радикальной партии в греко-персидской войне. Создал афинский морской флот, укрепил город, основал гавань Пирей, разбил персов при Саламине. - 269.

(14) О Перикле см. прим. 17 к диалогу «Протагор». - 269.

(15) Борьба: в оригинале «панкратий» - самый сложный и опасный вид борьбы в Древней Греции. - 270.

(16) Палестра - место для упражнения в борьбе. - 270.

(17) Ложное суждение, или мнение, для Сократа - тяжкое зло. Сам же Горгий в речи «Похвала Елене» (В, 11, 11 Diels) говорит о страшной силе «ложной речи» и ложного мнения: «…весьма многие о весьма многом доставляют душе мнение, которое является для нее подателем совета. Будучи обманчивым и шатким, мнение доставляет тем, кто им пользуется, обманчивые и шаткие успехи». - 272.

(18) Мнение о широкой свободе слова в Афинах выражено Платоном и в «Законах» (I, 641е), где с этой точки зрения сравниваются три государства: «…наше государство любословно и многословно, Лакедемон краткословен, на Крите же развивают скорее многомыслие, чем многословие». - 276.

(18а) В ориг. здесь игра слов: p?los по-греч. означает «жеребенок». - 279.

(19) Анаксагор (см. прим. 28 к «Апологии Сократа») - автор сочинения «О природе». В словах Сократа о том, что если дать телу господствовать над самим собой, то все вещи смешивались бы воедино, слышен отзвук учения Анаксагора о гомеомериях и «нусе» - Уме. По свидетельству Аристотеля (59, А, 43 Diels), гомеомериями у Анаксагора назывались мельчайшие материальные частицы. Анаксагор говорил (59, В, 1), что «из единой смеси выделяются бесконечные по числу гомеомерии, причем все заключается во всем…», т. е. здесь мы находим явное соответствие словам Сократа. Смешение элементов может упорядочиться только благодаря Уму, который приводит в движение косную неподвижную материальную смесь, тем самым выделяя и разделяя ее (В, 13). Ум, по Анаксагору, «бесконечен, самодержавен и не смешан ни с одной вещью, но только он один существует сам по себе… Он обладает совершенным знанием… порядок всего определил Ум» (В, 12). Учение Анаксагора было настолько популярно (см. прим. 28 к «Апологии Сократа»), что Сократ находит возможным походя сослаться на него. - 281.

(20) Архелай - сын македонского царя Пердикки II и рабыни Силихи (см. Элиан. Пестрые рассказы, XII, 43). Архелай славился своим деспотизмом, но создал блестящий двор, привлек к себе поэтов, музыкантов, художников - Еврипида, Херила Самосского, Агафона, Тимофея Милетского, Зевксиса. Ко двору Архелая был приглашен и Сократ, но он отклонил это лестное предложение так же, как отклонил приглашение Скопаса Краннонского (Фессалия) и Еврилоха Ларисского. Архелай был убит в 399 г. до н.э. - 289.

(21) Великий царь. См. прим. 51 к «Апологии Сократа». - 289.

(22) Сократ как бы предсказывает в этих словах о невинно пострадавших свою собственную судьбу. - 290.

(23) Никий, сын Никерата, - известный государственный деятель и полководец. По его имени был назван мир 421 г. до н. э. во время Пелопоннесской войны. Погиб в 413 г. в Сиракузах. Его дар - треножники - стоит в святилище Диониса потому, что он, как очень богатый человек, был не раз хорегом (постановщиком трагедии на празднествах Диониса). Как сообщает Плутарх («Сравнительные жизнеописания», «Никий», 3), еще в его время продолжал стоять поставленный Никием «на священном участке Диониса храм для треножников, которые получали в награду хореги-победители». - 291.

(24) Аристократ, сын Скеллия, - один из вождей олигархов в афинском государственном перевороте 411 г. до н.э. Был казнен в 406 г. после битвы при Аргинузских о-вах (см. прим. 35 к «Апологии Сократа»). Треножник в честь победы его хора на празднестве Таргелий стоял в храме, воздвигнутом еще Писистратом. - 291.

(25) …сожгут на медленном огне. Об этой страшной казни человека, помещенного в просмоленный мешок и сжигаемого на огне, пишет Афиней (XII, 524а, со ссылкой на Гераклида Понтийского), рассказывая о событиях в Милете (VI в. до н.э.), когда богатые, взявши власть, предали ужасной казни своих противников - и взрослых, и детей.

Перечень мучительных истязаний см, в «Государстве» Платона. Именно несправедливые, говорится там, полагают, что справедливого надо «сечь, пытать и держать в оковах, что ему выжгут и выколют глаза и что, наконец, испытав все роды мучений, он пригвожден будет ко кресту и узнает, что человеку надобно хотеть не быть, а казаться справедливым» (II, 361e). - 292.

(26) Здесь Сократ, наверное, имеет в виду свою роль в судебном процессе над стратегами. См. прим. 35 к «Апологии Сократа». - 293.

(27) Наша фила - Антиохида. - 293.

(28) Мысль Сократа о том, что хуже творить несправедливость, чем ее терпеть, не раз повторяется у Платона. Именно на этой идее основано нежелание Сократа бежать из тюрьмы («Критон») или отказ его вызвать снисхождение судей («Апология Сократа»). См. также прим. 48 к «Апологии Сократа». - 894.

(29) Рассуждениям Сократа о природе прекрасного специально посвящен диалог «Гиппий больший». - 294.

(30) Несправедливость, невежество, трусость противопоставляются трем добродетелям - справедливости, мудрости храбрости. Ксенофонт в «Воспоминаниях о Сократе» посвящает специальные главы беседам Сократа о хорошем и прекрасном (III, 8), о храбрости и мудрости (III, 9) и о справедливости (IV, 6). - 299.

(31) У Сократа здесь ироническая игра слов: Калликл «влюблен» в народ (d?mos) и красавца Демоса, сына богача Пирилампа. В греческом оригинале имя этого красавца, созвучное слову «народ», не упоминается. Та же игра слов и дальше (513а - с). - 305.

(32) Говоря о своей любви - философии, Сократ как бы подчеркивает отличие ее от софистики, которую представляет Калликл. Во второй половине V в. до н.э. софистика и философия уже резко разграничивались, и, хотя у Геродота мудрецы носят название софистов (I, 29), он уже употребляет глагол «философствовать» применительно к Солону (I, 30). Известен такой фрагмент: «Ибо очень много должны знать мужи-философы, по Гераклиту» (22, В, 35 Diels). Дильс, комментируя этот фрагмент, считает, что слово «философ» ионийского происхождения и, возможно, создано впервые Гераклитом. Историю терминов «философия» и «философ» на протяжении тысячи лет, от досократиков до IV в. н. э., дает Маленгрэ (см. А.-М. Malingrey. Philosophia. Etude d"un groupe de mots dans la litterature grecque. Paris, 1961). См. также прим. 13 к диалогу «Протагор». - 306.

(33) О противопоставлении софистами природы и обычая (закона) см. прим. 14 к диалогу «Гиппий больший» и прим. 45 к диалогу «Протагор». Закону, установленному людьми и государством, противопоставляется также «неписаный» закон, о котором говорит Антигона в одноименной трагедии Софокла:

Не знала я, что твой приказ всесилен

И что посмеет человек нарушить

Закон богов, не писаный, но прочный.

Ведь не вчера был создан тот закон -

Когда явился он, никто не знает

(ст. 457-461; русск, перев. С. Шервинского: Софокл. Трагедии. М., 1954).

Ср. у Ксенофонта (Mem., IV, 4, 19-20) беседу Сократа и софиста Гиппия: «…О неписаных каких-нибудь законах, Гиппий, ты имеешь сведения? - спросил Сократ. - Да, - отвечал Гиппий, - это те, которые признаются одинаково во всякой стране… - Так кто же, по-твоему, установил эти законы? - спросил Сократ. - Я думаю, - отвечал Гиппий, - боги дали эти законы людям».

О высоком предназначении закона как некой нравственной силы, дарованной Зевсом, см, у орфиков: «Закон сопрестолен Зевсу, как говорит Орфей» («Orphica», rec. Е. Abel. Lipsiae, 1885. фр. 126). У орфиков был даже «Гимн Ному» (там же, 64, 1), т. е. Закону. Закон именуется «святым царем бессмертных и смертных», «небесным», «верной скрепой моря и суши», «опорой телесной природы». Он несет «беззаконным злейшую месть», он «блаженный», «всечтимый, несущий обилие». - 307.

(34) Свободный (будь то мужчина, женщина, старик или мальчик) и раб у софистов имеют каждый свою особую добродетель, причем, по их мнению, нет никакой добродетели в том, чтобы не сопротивляться злу злом, как учил Сократ. В диалоге «Менон» (71е - 72а) добродетель, по мнению Менона, состоит в том, чтобы «справляться с государственными делами, благодетельствуя при этом друзьям, а врагам вредя и остерегаясь, чтобы самому от кого не испытать ущерба… Добродетель ребенка - и мальчика, и девочки, - совсем в другом; в другом и добродетель престарелого человека, хоть свободного, хоть раба». - 307.

(35) В том, что устанавливают законы слабосильные - «а их большинство», - чтобы оградить себя от сильных, уверен не только Калликл. Критий, глава Тридцати тиранов, по свидетельству Секста Эмпирика, «принадлежавший к числу безбожников, поскольку он говорил, что бога выдумали древние законодатели… чтобы никто тайно не обижал ближнего, боясь наказания от богов» (88, В, 25 Diels), прямо говорит устами героя своей сатировской драмы Сисифа: «Было время, когда жизнь людей была беспорядочной и подобной жизни животных и когда господствовала грубая сила… Затем… люди установили карающие преступников законы, чтобы справедливость царствовала одинаково над всеми и чтобы насилие было у нее в неволе» (там же, ст. 1-7). - 307.

36) Ксеркс - персидский царь, известный своей надменностью, деспотизмом и индивидуализмом. Возглавил войну против греков и был разбит ими при Саламине, Платеях и Микале (485-465 гг. до н. э.). Позор поражения Ксеркса изображен в трагедии Эсхила «Персы».

Отец Ксеркса - Дарий воевал со скифами (см. Геродот, IV, 118-144), но вынужден был отступить. - 308.

(37) Речь Калликла свидетельствует о том, какими крайними выводами чревато учение софистов. Калликл - индивидуалист, действующий всегда по произволу и неизменно считающий свои действия справедливыми. Он требует активности, а не увещания и философских бесед. Калликл как человек сугубо практический проницательно видит будущее Сократа, осужденного (486b) и потерпевшего поражение из-за нежелания активно сопротивляться злу. Интересно сравнить отношение к большинству Сократа, с одной стороны, и Калликла и софистов - с другой: в противоположность Калликлу Сократ считает, что установления большинства - это установления сильных, т. е. законы, которым надо подчиняться. Позиция Сократа в отношении большинства ясно рисуется в диалоге «Критон», а также в различных местах диалога «Горгий» (459a,488d - e).

(38) Пиндар - великий греческий лирик, родом из Фив (522-442 гг. до н. э.). Создатель хоровых песен-«эпиникиев» в честь победителей на общегреческих играх. Здесь цитируется фр. 169 (см. в изд.: «Pindari carmina cum fragmentis», ed. В. Snell, pars altera. Ed. tertia, Lipsiae, 1964), о Геракле и великане Герионе, у которого Геракл увел силой и незаконно, по «природному праву», стадо коров. У Пиндара читаем также в «Немейской оде» (Nem., X, 72; см в изд.: «Pindari carmina. Pars prior. Epinicia». Lipsiae, 1964): «Тяжкий спор - общаться с мощными людьми». Геракл, который в дальнейшем (например, у киников) получает облик страдальца, в классическом представлении олицетворял собою грубую силу. - 308.

(39) Здесь цитируются строки из трагедии Еврипида «Антиопа» (фр. 183 Nauck-Sn., 1964). Два брата, Зет и Амфион, основатели Фив, защищают один - жизнь практическую, а другой - созерцательную. Амфион, несмотря на свою созерцательность, сумел воздвигнуть город, так как камни под его музыку сами складывались в стены. - 309.

(40) …по слову поэта, т. е. Гомера (см. Ил. IX, 440 сл.). Имеются в виду слова Феникса, воспитателя Ахиллеса, обращенные к нему:

Юный, не знал ни войны ты, для всех одинаково тяжкой,

Ни совещаний народных, где славой венчаются люди.

(41) Здесь Калликл перефразирует слова Зета к Амфиону («Антиопа», фр. 185); «женственное поведение», в котором Зет упрекает Амфиона, Калликл заменил «ребячеством». - 310.

(42) …«приняв в ученье мужа даровитого, его искусство портит» - «Антиопа», фр, 186. - 311.

(43) Калликл перефразирует строки из «Антиопы» (фр. 188), где Зет увещевает своего брата Амфиона обратиться к «благозвучию бранных дел», оставив другим «тонкие уловки и софистические ухищрения». Калликл вместо слов «прекрати свои мелодии» говорит «прекрати свои изобличения»; вместо «благозвучия бранных дел» - «благозвучие дел»; он опускает слово «софизмы», оставляя «уловки эти тонкие». Интересно, что именно Калликл опускает «софизмы». Он сам софист и прекрасно понимает, что такое софистические ухищрения, которыми Сократ не пользовался и которые он презирал. - 311.

(44) Ср. Феогнид, 119 сл.:

Золото ль, Кирн, серебро ль фальшиво - беда небольшая,

Да и сумеет всегда умный подделку узнать.

(см. в изд.: «Anthologia lyrica graeca», ed. Е Diehl, fasc. 2. Lipsiae. 1955. Русск, перев, В. В. Вересаева). - 311.

(45) О Тисандре из Афидны (Аттика, фила Акамантида) нет никаких сведений. Он вряд ли может быть отождествлен с родичем Перикла и послом в Персии 423 г. Андрон, сын Андротиона, из дема Гаргетт, был учеником Гиппия (см. «Протагор». 315с), участвовал в перевороте 411 г. до н. э. Навсикид из Холарга (Аттика, фила Аянтида), возможно, то же самое лицо, что и у Ксенофонта (Mem. II, 7, 6): богатый мельник, который «не только себя со слугами может прокормить, но сверх того и множество свиней и коров, и столько у него еще остается, что он и в пользу города может часто исполнять разные литургии». - 312.

(46) Здесь цитируется фр. 638 Еврипида (трагедия «Полиид»). Мотив отождествления жизни и смерти нередок у Еврипида. Ср. фр. 833 (трагедия «Фрикс»): «Кто знает, не зовется ли жизнь смертью, а смерть жизнью?» Здесь возможны отзвуки знаменитых гераклитовских противоположностей, представляющих собой некое диалектическое единство. Гераклит называет рождение смертью (22, В, 21 Diels). Далее читаем: «Когда человек умер (и погас свет его очей), он жив и ночью зажигает себе свет» (22, В, 26). Во фр. 62 Гераклит утверждает: «Бессмертные смертны, смертные бессмертны, жизнь одних есть смерть других; и смерть одних есть жизнь других». Все материальные стихии тоже живут смертью друг друга: «Огонь живет смертью земли; воздух живет смертью огня, вода живет смертью воздуха, земля - смертью воды» (фр. 76). - 319.

(46а) Тело, как могила души, - идея орфико-пифагорейская, которую можно найти у пифагорейца Филолая (Ю. Италия). Именно у него Платон покупал через Диона пифагорейские книги (44, А, 1 Diels) и ездил к нему (А, 5) в Италию. Сам же Филолай жил одно время в Фивах, где его слушал ученик Сократа Кебет (44, А, 1а). Платон под «мудрым человеком» понимает, видимо, Филолая, о чем говорит Климент Александрийский, толкуя данное место «Горгия» (44, В, 14). Здесь же Климент ссылается и на другого пифагорейца, Евксифея, и пишет: «Свидетельствуют также древние теологи и прорицатели, что в наказание за некоторые преступления душа соединена с телом и как в могиле погребена в нем». То, что Платон говорит далее о «незримом мире» и «обитателях Аида» (493b), тоже имеет отношение к Филолаю, который утверждал, что «все заключено богом как бы в темнице», показывая тем самым «существование единого и высшего, чем материя» (44, В, 15). Представление о жизни как темнице и о теле как могиле души характерно и для орфиков (1, В, 3) с их дуалистическим отделением чистой, божественной души от испорченного и смертного тела. Идея эта была чужда ионийцам. Она порождена орфической космогонией, где из тела и крови растерзанного титанами младенца Диониса происходят люди с их исконным дуализмом доброй и злой природы («Орфические фрагменты», 220; см. в изд.: «Orphicorum fragmenta», coll. О. Kern. Berolini, 1922). С марксистских позиций освещает воззрения орфиков и происхождение их дуализма Дж. Томсон («Первые философы», ред. и послесловие А. Ф. Лосева, М.. 1959, стр. 217-237). Символическая картина жизни как темницы или пещеры, откуда люди наблюдают только за призраками, тенями истинной жизни, дана у Платона («Государство», VII, 514а - 517b). Понимание Аида как «незримого мира» связано также со старинным этимологическим толкованием слова Аид: Нa?d?s ? Fid?s («невидимый»). Отсюда известный миф о

шапке-невидимке бога смерти Аида (см. Ил., V, 8-44 сл.): «Чтоб ее он не видел, дочь Эгиоха-Кронида покрылася шлемом Аида». Однако современная этимология предпочитает связь слова «Аид» с греч. aian?s (*sai - Fan?s) - «ужасный» (ср. лат. saevus - «жестокий»). Cм. A. Carnoy. Dictionnaire etymologique de la mythologie grecoromaine. Louvain, 1957, слово Had?s.

Автор схолии к этому месту Платона видит в «мудром человеке», считающем тело могилой души, сицилийца или италийца, возможно Эмпедокла. «Он ведь был, - продолжает схолиаст, - пифагореец и родом из Акраганта, города в Сицилии… а вблизи Сицилии - Кротон и Метапонт, города, где учили пифагорейцы, живущие в Италии».

В дошедших до нас фрагментах Эмпедокла, правда, нет такого точно высказывания, но, например, в одном из этих фрагментов он «объемлющее душу тело» называет «закрывающей смертных землей» (31 В 148. 149. 150. Diels), мы бы сказали - могилой, могильным холмом. Эмпедокл был близок к пифагорейцам, «слушал Пифагора» и «обнародовал учение пифагорейцев» (31, А, 1, 54, 55), а самого Пифагора он именует «человеком необычайного знания», который «обладал в самой высокой степени разнообразной мудростью… и созерцал отдельные явления всего существующего даже за десять и за двадцать человеческих поколений». Эмпедокл же был учителем Горгия и, по свидетельству Аристотеля (31, А, 1, 57), «первый изобрел риторику». Вполне возможно, что в этом гераклитовском и орфико-пифагорейском сплаве смерти-жизни есть доля и Эмпедокла. - 319.

(47) Птица-ржанка славится своей ненасытностью, причем еда не идет ей впрок. - 321.

(48) Калликл Ахарнянин - т. е. из дема Ахарны. - 323.

(49) …всякие мелочи, пустяки. Калликла раздражает приверженность Сократа к примерам из повседневной жизни. - 326.

(50) …посвящен в Великие таинства прежде Малых. Великим таинствам, или мистериям в Элевсине (осенью, в месяце Боедромии), предшествовали Малые мистерии в Афинах (весной, в месяце Анфестерии). Сократ иронически замечает, что Калликл презирает постепенность познания, сразу хватаясь за обобщения. - 326.

(51) Ведь… и дважды и трижды прекрасно повторить прекрасное. Это - поговорка, которую схолиаст Платона приписывает Эмпедоклу: «Ведь что нужно, и дважды хорошо поведать» (31, В. 25 Diels). Однако Дильс, комментируя этот фрагмент, считает, что поговорка Платона не заимствована у Эмпедокла и по смыслу не относится к его высказываниям. В «Филебе» Платона встречаем (59е): «Пословица, кажется, хорошо говорит, что хорошее надобно переворачивать словом два-три раза». - 329.

(52) …сделать веселое лицо и брать, что дают. Буквально: «пользоваться настоящим и принять, что ты даешь». Диоген Лаэртский (I, 77) пишет об одном из семи мудрецов, Питтаке: «Когда его спросили, что наилучшее, он ответил - пользоваться настоящим». Гесихий упоминает данное место Платона с указанием на происхождение его от пословицы (см. «Hesychii Alexandrini Lexicon», ed, M. Schmidt. lenae, 1867, p. 1464). - 330.

(53) …богом дружбы: имеется в виду Зевс, покровитель дружеских союзов. В схолии к этому месту стоит: «У афинян был эпонимом Зевс Филиос (т. е. «дружественный»)». О разных эпитетах Зевса см. прим. 34а к диалогу «Протагор». - 331.

(54) Игра на флейте оценивается Платоном как забава, не требующая работы. В III книге «Государства», где идет разговор о поэзии и музыке в идеальном государстве, а также о месте их в воспитании молодежи, Платон отвергает мастерство флейтистов и музыкантов (III, 399d). Он предпочитает бога Аполлона и изобретенные им лиру и кифару сатиру Марсию с его флейтой (III, 399е).

Об этическом значении музыки см. прим. 38 к диалогу «Протагор». - 333.

(55) Кинесий, сын Мелета, - автор дифирамбов, которого не раз высмеивали комедиографы. Аристофан в «Облаках» (ст. 333 сл.) пишет о «голосистых искусниках в круглых хорах (т. е. дифирамбах. - А. Т.-Г.) », а в комедии «Птицы» (1372-1410 гг.) Кинесий в шутовском виде является к птицам, где над ним издевается один из героев комедии, Писфетер. Отца Кинесия Мелета комедиограф Ферекрат в комедии «Дикари» (фр. 1, 6 Kock) назвал «наихудшим кифаредом». - 333.

(56) Известно, что на театральных зрелищах в Афинах могли присутствовать женщины и дети (последние - в зависимости от сюжета даваемого спектакля), а также рабы. - 334.

(57) Фемистокл (род. ок. 525 г. до н. э.) - афинский полководец и государственный деятель, создатель морского могущества Афин, организатор победы при Саламине в 480 г. до н. э.

Кимон (ок. 504-449 г. до н. э.) - известный государственный деятель и полководец времени греко-персидских войн, укрепивший морской союз греков во главе с Афинами. О нем см. у Плутарха («Сравнительные жизнеописания», т. II, «Кимон», 1963).

Мильтиад (VI-V вв. до н. э.) - знаменитый афинский полководец времен греко-персидской войны, отец Кимона. В 400 г. до н. э. одержал победу над персами при Марафоне.

Перикл. О нем см. прим. 17 к диалогу «Протагор». Умер в 429 г. до н. э. от эпидемии чумы в Афинах. - 335.

(58) Образец - греч. eidos. По поводу этого термина см. стр. 524 и прим. 24 к диалогу «Гиппий больший». - 335.

(59) Здесь имеется в виду ставшее поговоркой выражение Эпихарма, знаменитого сицилийского комедиографа (VI-V вв. до н. э.), близкого по взглядам к пифагорейцам. Философские фрагменты Эпихарма собраны у Дильса (т. I, гл. 23). Данный фрагмент (253) см. в изд.: «Comicorum graecorum fragmenta», ed. G. Kaibel, t. I. Berolini, 1899). - 338.

(60) Если Калликл, сравнивая себя выше с Зетом, уговаривал Сократа заняться практической деятельностью (484с - 486а), то теперь Сократ хочет внушить ему созерцательные мысли Амфиона и расположить Калликла к философии. - 339.

(61) Записать благодетелем - поговорка, означающая удостоить кого-нибудь звания «эвергета» (благодетеля), которым греки награждали лиц, принесших общественную пользу государству (даже иностранцев). - 339.

(62) Мудрецами, о которых здесь (и ниже - 508а) говорится, схолиаст к Платону считает пифагорейцев, и «особенно Эмпедокла, говорящего, что Дружба объединяет сферос [шаровидный космос], делая его единым». Действительно, у Эмпедокла Дружба, или Любовь (она же Афродита), - важнейший космогонический принцип, противопоставляемый Вражде, или Раздору. «Эмпедокл же к началам причисляет Дружбу, понимая под ней некую соединительную силу» (31, В, 17 Diels). По Эмпедоклу, «Вражда и Любовь без очереди господствуют над людьми, рыбами, зверями и птицами» (В, 20). Точно так же все стихии - «и лучезарное Солнце, и Земля, и небо, и море - дружны всеми своими частями… и, будучи уподоблены Афродитой, одержимы взаимным любовным влечением» (В, 22). Сферос же мыслится «беспредельным, шаровидным, гордым в своей замкнутости» (В, 28), так как в нем все уже соединено Любовью, и он является не чем иным, как именно «царством Любви» (В, 27). Мудрец, назвавший мир «космосом», т. е. «порядком», - это Пифагор. О нем сообщает известный доксограф Аэций: «Пифагор первый назвал окружность целого космосом по заключенному в нем порядку (taxis)».

У элеатов тоже есть «мировой порядок», благодаря которому бытие «не может ни разойтись совершенно, ни соединиться» (Парменид, В, 2). О космосе в смысле «мира» говорит Демокрит: «Мудрому человеку вся Земля открыта. Ибо для хорошей души отечество - весь мир» (68, В, 247 = Маков., 509). - 341.

(63) Геометрическое равенство, по словам схолиаста, «это - справедливость». Такое равенство Платон в «Законах» назвал «суждением Зевса» (см. VI, 757b); там проводится различие между равенством «мер, веса, числа», т. е. чисто арифметическим и «истинным, наилучшим равенством, ибо оно есть суждение Зевса», т. е. равенством геометрическим. - 341.

(64) О дружбе сходных меж собою людей ср. у Гомера (Од. XVII, 219): «Бог, известно, всегда подобного сводит с подобным». Эта же мысль почти без изменения повторяется у самого Платона в «Пире» (195b). По Аристотелю, «натурфилософы приводят в порядок всю природу, взявши в качестве принципа стремление подобного к подобному» (31, А, 20а Diels). У атомиста Левкиппа при описании образования миров из первобытного вихря тоже проводится принцип стремления подобного к подобному (67, А. 1); у Демокрита (68, А, 99а) «во влажном как и во всем, подобное стремится к подобному». Тот же Демокрит полагает (68, А, 165 = Маков., 200), что «происходят истечения и подобное несется к подобному… Магнит и железо [поэтому] состоят из подобных атомов». См, также Платон. Лисий (214b), Федр (240с), Протагор (337c - d); Ксенофонт (Псевдо-Ксенофонт). Афинская полития, III, 10 сл.; Аристотель. Риторика (I, 11, 1371b). Приведенные нами тексты свидетельствуют, что эта очень старая и весьма популярная мысль, начиная с Гомера, пронизывает всю натурфилософию, кончая философами-атомистами (позднейших, еще более многочисленных текстов на эту тему мы не приводим). - 344.

(65) Эгина - о-в недалеко от берегов Аттики. - 345.

(66) Обол и драхма (см. ниже - 511е) - ср. прим. 29 к «Апологии Сократа».

Понт - т. е. Черное море. - 346.

(67) Здесь намек на слова Гектора его жене Андромахе (Ил. VI, 488), сказанные им при их последнем прощании: «Ну, а судьбы не избегнет, как думаю я, ни единый». Вообще же неизбежность судьбы - общее место в архаической греческой литературе. Вот почему Сократ иронически называет веру в судьбу «женской мудростью». Женщины считались хранительницами суеверий, как и всех других архаических традиций. Известно, например, что больной смертельно Перикл, которому женщины надели на шею ладанку, показал ее своему другу, желая этим сказать, «что ему очень плохо, раз уж он согласен терпеть и такую нелепость» (см. Плутарх. Сравнительные жизнеописания, т. I, «Перикл», XXXVIII). Мужчина же (герой) у Гомера иной раз даже «гибель судьбе вопреки на себя навлекает безумством» (Од. I, 34- 36). - 347.

(68) Фессалия славилась своими колдуньями, которые будто бы даже заговаривали Луну и сводили ее на Землю. Это их владение магическими силами превратилось в пословицу. У Суды читаем о необычайной силе фессалийских колдуний (к словам epi sayt?i): «Ты притягиваешь к себе Луну». Есть пословица о наговорах ими зла. Вспомним знаменитую идиллию Феокрита «Колдуньи», где героиня обращается с заклятием к «царице Селене [Луне]» и к «мрачной Гекате глубин, лишь заслышавши поступь которой, в черной крови меж могил дрожат от страха собаки» (II, 10-13). Недаром Лукий. герой «Золотого осла» Апулея, приехав по делам в Фессалию, испытывает на себе все прелести колдовства хозяйки дома и ее служанки. Апулей прямо говорит о Фессалии как о родине магического искусства (II, 1). О «даре волшебницы из Ларисы», фессалийского города, упоминает и эпиграмма неизвестного автора (см. в изд.: «Anthologia graeca», Bd. I. M?nchen. 1957. V, 205). - 347.

(69) Об игре слов здесь и ниже (513с): демос - народ и Демос - сын Пирилампа см. прим. 31 к диалогу «Горгий». - 347.

(70) Учиться гончарному делу с бочонка [«пифоса»] - пословица, означающая начинать дело не с малого, а с большого. Пифос - глиняный сосуд, иной раз огромной величины, для хранения и перевозки жидкости и зерна. - 349.

(71) Плутарх пишет о Перикле («Сравнительные жизнеописания». т. I. «Перикл», гл. 9): «По свидетельству многих других авторов, Перикл приучил народ к клерухиям (т. е. раздачам наделов. - А. Т.-Г.), получению денег на зрелища, к вознаграждениям; вследствие этой дурной привычки народ из скромного и работящего под влиянием тогдашних политических мероприятий стал расточительным и своевольным». Там же (в гл. 31-38) Плутарх повествует об обвинениях, направленных против Перикла демосом и инспирированных врагами Перикла. Смерть друга Перикла скульптора Фидия, обвиненного в воровстве золота для статуи Афины, процесс над Другом Перикла философом Анаксагором и изгнание его, нападки на возлюбленную Перикла Аспасию, чума, разразившаяся в Афинах, и военные неудачи афинян - все это привело к тому, что афиняне «с камешками в руках стали голосовать против Перикла и, получив всю полноту власти, лишили его должности стратега и наложили денежный штраф» (гл. 35). Однако афиняне раскаялись и «народ просил простить ему его несправедливость» (гл. 37), - 351.

(72) От молодцов с изуродованными ушами: кулачная борьба, в которой могло быть повреждено и лицо, была очень распространена у спартанцев (ср. «Протагор», 342b), - 351.

(73) …справедливые смирны. Такого изречения буквально у Гомера нет. Однако есть близкие по смыслу места, например: Од. VI, 119-121; VIII, 575 сл. - 351.

(74) Кимон (см. прим. 57) в 461 г., после помощи спартанцам в третьей Мессенской войне, был изгнан путем остракизма (голосования с помощью глиняных черепков) на 10 лет, но в 457 г. был возвращен по совету Перипла (см. Плутарх. Сравнительные жизнеописания, т. II, «Кимон», XVII).

По поводу обычая подвергать остракизму выдающихся деятелей Плутарх («Фемистокл», XXII) замечает: «Остракизм был не наказанием, а средством утишить и уменьшить зависть, которая радуется унижению выдающихся людей и, так сказать, дыша враждой к ним, подвергает их этому бесчестью». - 352.

(75) Фемистокла в 471 г. (Плутарх. Сравнительные жизнеописания, т. I, «Фемистокл», XXII) подвергли остракизму, «чтобы уничтожить его авторитет и выдающееся положение». - 352.

(76) Мильтиад после неудачного похода против о-ва Парос был осужден якобы за обман афинян. Геродот (VI. 136) сообщает, что отец Перикла Ксантипп требовал смертной казни Мильтиаду, а «народ благоволил к Мильтиаду настолько, что освободил его от смертной казни, но за преступление против государства наложил на него пеню в 50 талантов», причем Мильтиад умер, так и не заплатив денег, которых он не имел, а за него расплатился впоследствии его сын Кимон. - 352.

(77) Имя пекаря Теариона встречается во фрагментах Аристофана (фр. 155. I Kock) и Антифана (фр. 176, II Kock).

Сарамб - виноторговец, о славе которого упоминает комик Посидипп (фр. 29, III Kock); Афиней, перечисляя этих трех знаменитых мастеров своего дела (III, 112d - е), ссылается на диалог Платона «Горгий». - 354.

(78)…во имя бога дружбы. См. прим. 53. - 355.

(79) …если тебе угодно называть мисийца мисийцем - поговорка, указывающая на то, что надо вещи называть своими именами, как бы плохи они ни были. Рабы из мисийцев (малоазиатское племя) считались самыми плохими. В «Теэтете» Платона (209b) о ничтожном человеке говорится как о «последнем из мисийцев». - 357.

(80) Сократ здесь как бы видит перед собою будущее, которое осуществится через несколько лет. События в «Горгии» происходят около 405 г. до н. э., а процесс Сократа со всеми обвинениями был в 399 г. В «Горгии», написанном вскоре после смерти Сократа, еще живы воспоминания о трагическом одиночестве невинно осужденного, о полной его беззащитности перед клеветой и несправедливостью. Здесь чувствуется непосредственный отзвук обвинений, вменяемых Сократу как «развратителю юношества». См. прим. 25 к «Апологии Сократа». - 358.

(81) Мысль Сократа о том, что он один подлинно занимается искусством государственного управления, т. е. по существу только истинный философ может быть воспитателем народа и мудро руководить им, пронизывает «Государство» Платона. В идеальном государстве философы специально воспитываются для этого (VI, 498с - 504е) и именно они управляют государством, созерцая сущность идей, а не внешнее разнообразие чувственного мира (V, 473с - 480а). Платон пишет: «Пока в городах не будут либо философы царствовать, либо нынешние цари и властители искренне и удовлетворительно философствовать, пока государственная сила и философия не совпадут в одно… дотоле… не жди конца злу». - 358.

(82) Ниже Сократ рассказывает миф о том, как Зевс учредил суд над мертвыми. У Платона не раз встречаются упоминания и описания судьбы душ в загробном мире. В «Федоне» (107с - 114с) рисуется подробный путь души в Аид, а также «истинное небо, истинный свет и истинная земля» иного мира, где все прекрасно, все полно света и сияния. Вместе с тем подробно изображена топография Тартара и подземных рек. Те же, «кто благодаря философии очистился полностью, впредь живут совершенно бестелесно и прибывают в обиталища еще более прекрасные» (114с). В «Федре» (245с - 249d) есть образ вселенской бессмертной души, ибо «вечно движущееся бессмертно». Каждая отдельная душа подобна «слитой воедино силе упряжки крылатых коней и возничего» (246b). Зевс, воинство богов и демонов на крылатых колесницах мчатся по небу, а за ними жадно стремятся попасть в занебесную высь души смертных, но их тянут вниз все их земные несовершенства. Здесь же, в «Федре» - орфико-пифагорейское учение о переселении душ. В «Государстве» (X, 614а - 621b) некий памфилиец Эр рассказывает о странствии своей души по царству мертвых, о суде над умершими и о жребии, который выбирают души, чтобы вновь возродиться на земле. Там же - знаменитое описание небесных сфер с поющими сиренами и мирового веретена между коленями Ананки - богини Необходимости.

Среди источников платоновских описаний загробного мира в первую очередь необходимо указать Гомера (Од. XI): Одиссей в указанном месте спускается в царство мертвых, беседует с тенями, вкусившими свежей крови и обретшими память (ст. 145-234). Кроме беседы с душами Агамемнона, Ахилла и Аякса, которые сохранили все свои земные страсти и горести (ст. 185-564), Одиссей наблюдает, как Минос, сын Зевса, с золотым жезлом правит суд над умершими, а они, «кто сидя, кто стоя», ждут своей очереди (ст. 568-571). Наконец, Одиссей видит наказания преступников Тития, Тантала и Сисифа (ст. 576-600). Два последних момента наиболее интересны, так как здесь чувствуется уже орфическое представление о справедливом воздаянии душе за ее земные проступки. У. Виламовиц-Мёллендорф, который еще в прошлом веке отметил данное место как орфическую вставку (U. v. Wilamowitz-Moellendorff. Homerische Untersuchungen. Berlin, 1884), впоследствии, в 30-х годах XX в. в своей книге «Вера эллинов» категорически отказался от этой мысли («Der Glaube der Hellenen». 3 Aufl., Basel, 1959, стр. 198). Во всяком случае XI песня «Одиссеи» настолько сложна, что здесь можно наметить в представлениях Гомера о душе шесть разных историко-культурных напластований (см. А. Ф. Лосев. Античная мифология в ее историческом развитии. М., 1957, стр. 23-25).

Однако даже если не считать гомеровских преступников и суд над ними орфической вставкой у Гомера, то у Пиндара, этого чистейшего орфика, можно найти подлинные истоки платоновского представления о загробном мире. В «Олимпийских одах» (II) рисуется стройная концепция (ст. 54-88; см. в изд.: Pindarus, ed. Br. Snell. Lipsiae, 1964) загробной судьбы душ. Преступления, содеянные на земле, наказуются под землею, а достойные люди проводят век свой «бесслезно» и «радуясь» «среди почтенных богов». Те же, кто трижды уже испытал перевоплощение в обоих мирах, совершают путь на Острова блаженных, где сияют золотые цветы, которыми увенчивают себя праведники после суда Радаманта (о нем и Миносе см. прим. 52 к «Апологии Сократа»). Среди этих праведных душ пребывают Пелей (отец Ахилла), герои Кадм и Ахилл. У Пиндара, таким образом, мы находим идею посмертного воздаяния, Острова блаженных, суд Радаманта и круговорот душ. Поэт замечает, что «стрелы в его колчане звучат для разумных», ибо «мудрый рождается знающим многое», а «для всех» нужны толкователи. Тем самым Пиндар как бы обращается к посвященным и отделяет их от тех, кому неведомо тайное учение орфиков.

Как видно из рассказа Сократа в «Горгий», Гомер дает Платону основные моменты мифа: раздел власти между Зевсом, Посейдоном и Плутоном (Ил. XV, 187-193), представление о Тартаре (Ил. VIII, 13-16) и о месте для праведников (Од. IV, 561-569), «Елисейских полях», где нет ни снега, ни бурь, ни дождя, а веет лишь Зефир, наконец, идею загробного суда Миноса и загробного воздания. Правда, Острова блаженных у Гомера не упоминаются, но они есть у Гесиода («Труды и дни», 166-173), так же как и «сумрачный Тартар», в котором залегают «корни земли и горько-соленого моря» («Теогония», 721-728). Но дело даже не только в таких подробностях, что умерших в Азии будет судить Радамант, а умерших в Европе - Эак (первый - сын Зевса и финикиянки Европы, см. Ил, XIV, 321, а второй - сын Зевса, см. Ил, XXI, 189, и нимфы Эгины, см. Пиндар. Истмийские оды, VIII, 15а - 23 Snell), и даже не в том, что орфическая идея возмездия за преступления встречается у Эсхила («Умоляющие», 230 сл.), а распутье дорог («Горгий», 524а), по которому идут души, есть пифагорейский символ, выраженный греческой буквой ипсилоном (?). Дело в том, что в диалогах Платона все эти элементы складываются в одну стройную картину, части которой, разбросанные по диалогам «Горгий», «Федон», «Федр» и «Государство», соответствуют, вместе собранные, орфической концепции Пнндара, целостно преподанной им во «II Олимпийской оде».

Интересна одна деталь, совершенно оригинальная у Платона и нигде не засвидетельствованная до него: раньше людей судили живыми, а теперь их будут судить мертвыми, чтобы земное тело не заслоняло качеств души, дурных и хороших (ср. у Лукиана - II в. н. э. - «Разговоры в царстве мертвых», 10; перевозчик мертвых Харон предписывает покойникам сбросить с себя все проступки и земные привязанности, которые они умудрились протащить с собой и в Аид в складках богатых одежд). Поэтому Прометею дается приказ, чтобы он лишил людей дара предвидения. Здесь, несомненно, содержится реминисценция из эсхиловского «Прометея прикованного» (ст. 248), где Прометей считает себя великим благодетелем человечества именно из-за того, что он лишил людей дара предвидеть свою судьбу.

Орфическая традиция в эсхатологических мифах Платона становится очевидной, если познакомиться еще и с комментарием Прокла к «Государству» Платона (II, 340, 11, Kroll); Прокл ссылается на связь орфических и платоновских идей (ср. «Orphicorum fragmenta», coll. О. Kern. Berlolini, 1922, фр. 222). «Платон, - пишет Прокл, - заимствовал у Орфея предание о том, что одни [души] у Ахеронта очищаются и получают свою благую участь… на прекрасном лугу близ глубоко текущего Ахеронта, а другие наказываются… в холодном Тартаре». Прокл, далее, считает, что Платон заимствовал у Орфея предания о переселении душ и что «платоновская философия отличается от всех других тем, что он низводит душу в неразумные существа и делает ее лебедем». Здесь Прокл ссылается на «Государство» (X, 620b), где Платон как раз говорит о душе Орфея, избравшей жизнь лебедя (а также душе певца Фамирида, избравшей жизнь соловья), и, наоборот, о лебеде, избравшем душу человека. В «Государстве» (620b) душа Аякса переселяется во льва, а душа Терсита (620с) - в обезьяну.

Орфического происхождения у Платона также «закон Кроноса» («Горгий», 523а) о загробном воздаянии или «установлении (thesmos)» Адрастеи («Неотвратимой» - эпитет Немесиды, см. «Федр», 248c - 249d), о круговороте душ, их переселении, их служении богу или отпадения от него. Сюда можно присоединить платоновскую Ананке - «Необходимость» («Государство», X, 617b - е) с ее тремя дочерьми - Клото и Атропой, воспевающих прошлое и будущее, и Лахесидой, дающей душам жребии жизни. К этому же кругу представлений относится богиня Дике («Федр», 249b) - вершительница справедливости в тысячелетнем круговороте жизни души. Еще у Эсхила в «Прометее прикованном» (ст. 936) хор говорит Прометею, что «мудрые поклоняются Адрастее», которая, в интерпретации Гесихия Александрийского, является не чем иным, как Немесидой, т, е. богиней возмездия. В орфических фрагментах (105a - b Kern) мы найдем историю этой мудрости, которая воплощает в себе «законы Зевсовы, Кроносовы, божественные, надкосмические и внутрикосмические». Именно здесь дается ссылка на Платона, сделавшего Адрастею «демиургом и законораспределительницей». От нее исходят установления для богов. В орфическом фр. 152 опять-таки указывается на прямую связь платоновского закона о судьбе душ, который растолковывается не раз в упомянутых выше диалогах Сократа с орфической Адрастеей. Возможно, что орфическое учение о переселении душ и тысячелетних странствиях преступной души было известно Платону и через посредство Эмпедокла, который подробно рисует кары и наказания, испытанные душой. Оказывается, по Эмпедоклу, что душа убийцы или клятвопреступника «будет бродить тысячи лет вдали от счастливых, принимая последовательно всевозможные образы смертных, меняя скорбные пути жизни» (В, 115, 6-8). Эмпедокл пишет, что «души меняют тело за телом, так как Вражда их изменяет, наказывает и не позволяет пребывать в едином» (там же). Однако эти

«ненавистные души соединяет некая благая Любовь из сожаления к плачу их и к беспокойному и тяжкому созиданию неистовствующей Вражды» (там же). О душе, переселившейся в юношу, деву. ветку, птицу и рыбу, см. фр. 117 Эмпедокла, Во фр. 119 - скорбь души, низринутой из «полноты блаженства» на Землю, «дабы блуждать здесь среди людей».

Наконец, платоновскую Дике можно найти у Парменида, учителя Эмпедокла. В своей знаменитой поэме «О природе» Парменид славит «неумолимую Дике», хранящую ключи от ворот, через которые пролегают пути Дня и Ночи. Эта Дике открывает человеку ворота, чтобы он познал «бестрепетное сердце совершенной истины» (28. В. 11-14. 28 сл.). Платоновско-орфические Дике и Ананке («Необходимость») выступают у Парменида также под именем «богини - правительницы» (буквально: «кормчей»), «владеющей Вселенной по жребию» (А, 37).

Учение о бессмертии души характерно и для близкого к Платону пифагорейца Филолая. По его мнению, мир «пребывает бессмертным и непреодолимым в течение бесконечной вечности». Одна часть мира не изменяется никогда и простирается от Мировой души до Луны, другая - изменчивая - от Луны до Земли. Мир находится в вечном движении, он есть «вечная деятельность бога и рожденной твари», причем бог «пребывает неизменно», а сотворенные существа хотя и подвергаются гибели, но «сохраняют свою природу и свои формы и путем рождений вновь восстанавливают ту же самую форму, какую дал им сотворивший их отец и создатель» (44, В, 21). Здесь - хорошо известное Платону учение о бессмертии души и о возрождении ее после гибели тела, а также о «вселенской душе» («Федр», 246с). Интересна также мысль Филолая о том, что «душа облекается в тело через посредство числа и бессмертной бестелесной гармонии», столь характерных для учения пифагорейцев. После своей смерти душа «ведет в мире бестелесную жизнь» (44, В, 22). Платоновская душа в мифе, рассказанном здесь Сократом, тоже после смерти лишена земного тела, почему она и может подвергнуться правильному суду за пределами жизни, так как ее не отягощает ничто чувственное. Вот почему в «Федре» (246с - е) души, утерявшие крылья, т. е. приобщенные к дурному, получают земное тело, а в загробном мире остаются «лишенными созерцания сущего и, удалившись, питаются только представлениями» (248b).

Из всего изложенного очевидно, что мы имеем дело у Платона с орфико-пифагорейской традицией относительно судьбы души после смерти и ее нового рождения на земле. Огромный материал из истории представлений о душе в античности дает Э. Роде (Е. Rohde) в своей знаменитой книге «Psyche» (10 Aufl., T?bingen, 1925). Синтетическое воплощение в творчестве Вергилия эсхатологических традиций Гомера, орфиков, пифагорейцев и Платона можно найти в капитальном труде Э. Нордена: P. Vergilius Maro. Aeneis, Buch VI, erkl?rt von E. Norden. Leipzig, 1903. Cм. также прим. 46a. - 360.

(83) Зевс - верховное божество греческого Олимпа. См. также прим. 34 к диалогу «Протагор».

Посейдон - брат Зевса, повелитель морей. - 360.

Плутон - тоже брат Зевса, бог подземного царства - Аида (Аидом именуется также и сам Плутон).

(84) Крон (или Кронос) - отец Зевса, младший из титанов, сын Урана (бога Неба) и Геи (богини Земли). - 360.

(85) Острова блаженных и Тартар. См. прим. 82. - 360.

(86) Прометей (миф.) - титан. О нем см. прим. 34 к диалогу «Протагор». - 360.

(87) Эак. См. выше прим. 82 и прим. 52 к «Апологии Сократа». - 361.

(88) Тантал (миф.) - фригийский царь, обманувший богов и предложивший им блюдо, приготовленное из тела собственного сына Пелопа.

Сисиф (миф.). См. прим. 54 к «Апологии Сократа».

Титий (миф.) - великан с о-ва Эвбея, пытавшийся овладеть богиней Латоной. Об их судьбе см. у Гомера (Од. XI, 576-600). См. также прим. 82. - 363.

(89) Терсит - по преданиям, самый уродливый из греков (см. Гомер. Ил. II, 212-277), символ злоречья и злонравия. - 363.

(90) Аристид, сын Лисимаха, - греческий государственный деятель и полководец эпохи греко-персидских войн (V в. до н. э.), прославленный своим бескорыстием, справедливостью и скромностью (см. Плутарх. Сравнительные жизнеописания, т. I, «Аристид»). - 363.

(91) См. Гомер, Од. XI, 569. - 363.

Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже

Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.

2.2.Этика переходного периода. Диалог «Горгий»

Диалог «Горгий» обычно относят к переходному периоду в творчестве Платона, то есть к периоду между чисто сократическим вопросо-ответным исканием решения проблем и созданием положительного учения об идеях.

Так же как и «Протагор», «Горгий» представляет большие трудности для анализа. В «Гории» очевидна очень широкая постановка основного вопроса и наличие множества положительных утверждений, почти отсутствующих в прежних диалогах. Несмотря на то, что в диалоге обсуждаются вопросы риторики и эстетики, рассуждения участников диалога приводят к рассмотрению проявления блага, а также нравственного и безнравственного поведения. Непосредственная проблема диалога: как жить? А в связи с этим - какова суть и цель риторики?

В центральном элементе диалога утверждается, что специфика риторического убеждения состоит в том, чтобы внушать судьям и народу, что справедливо и что несправедливо. Сократ доказывает, что существует противоречие между пониманием риторики как науки о внушении людям чувства справедливости и фактическим злоупотреблением у ораторов этой риторикой для совершения несправедливых и дурных дел. Сократ спрашивает Горгия: «Уступает ли оратор прочим мастерам, ничему иному не учась, или же не уступает, мы рассмотрим вскоре, если того потребует наше рассуждение. А сперва давай посмотрим: что, в справедливом и несправедливом, безобразном и прекрасном, добром и злом оратор так же несведущ, как в здоровье и в предметах остальных искусств, то есть существа дела не знает -- что такое добро и что зло, прекрасное или безобразное, справедливое или несправедливое, -- но и тут владеет средством убеждения и потому, сам невежда, кажется другим невеждам большим знатоком, чем настоящий знаток? Или это знать ему необходимо, и кто намерен учиться красноречию, должен приходить к тебе, уже заранее обладая знаниями? А нет, так ты, учитель красноречия, ничему из этих вещей новичка, конечно, не выучишь -- твое дело ведь другое! -- но устроишь так, что, не зная, толпе он будет казаться знающим, будет казаться добрым, не заключая в себе добра? Или же ты вообще не сможешь выучить его красноречию, если он заранее не будет знать истины обо всем этом? Или все обстоит как-то по-иному, Горгий? Ради Зевса, открой же нам, наконец, как ты только что обещал, что за сила у красноречия!» Горгий (Платон). - Режим доступа: http://historic.ru/books/item/f00/s00/z0000010/, 459c-460a

Критика Сократа длинна и разнообразна. Он рассуждает о том, что ораторы в городах, хотя и обладают силой наподобие тиранов, на самом деле бессильны, поскольку то, что они чинят, часто только кажется им справедливым, а на самом деле это зло, и, таким образом, причинение зла другому оказывается результатом собственного бессилия. Прекраснее самому подвергнуться несправедливости, чем совершить ее по отношению к другому. Это и есть настоящая норма для риторики. Но такая норма никогда не осуществляется. Сократ: «Стало быть, для того, чтобы оправдывать собственную несправедливость или несправедливость родителей, друзей, детей, отечества, красноречие нам совершенно ни к чему, Пол. Вот разве что кто-нибудь обратится к нему с противоположными намерениями, -- чтобы обвинить, прежде всего, самого себя, а затем и любого из родичей и друзей, кто бы ни совершил несправедливость, и не скрывать [проступка], а выставлять на свет, -- пусть провинившийся понесет наказание и выздоровеет; чтобы упорно убеждать и себя самого, и остальных не страшиться, но, крепко зажмурившись, сохранять мужество, -- как в те мгновения, когда ложишься под нож или раскаленное железо врача, -- и устремляться к благому и прекрасному, о боли же не думать вовсе; и если проступок твой заслуживает плетей, пусть тебя бичуют, если оков -- пусть заковывают, если денежной пени -- плати, если изгнания -- уходи в изгнание, если смерти -- умирай, и сам будь первым своим обвинителем, и своим, и своих близких, и на это употребляй красноречие, чтобы преступления были до конца изобличены, а [виновные] избавились от величайшего зла -- от несправедливости. Так мы рассудим, Пол, или не так?». Горгий (Платон). - Режим доступа: http://historic.ru/books/item/f00/s00/z0000010/, 480b-480e

Новый поворот приобретает беседа через очередное возражение Сократа: а управлять самим собою нужно или не нужно? На это Калликл откровенно и нагло отвечает: совершенно не нужно; а рассудительность и мужество заключаются только в полной свободе наслаждений и во всяческом своеволии. В таком случае, отвечает Сократ, жизнь превращается в полную и всегдашнюю ненасытимость, которую Калликл тут же предпочитает отсутствию наслаждений.

Сократ предлагает различать хорошие и дурные наслаждения, но Калликл отвергает это различение, после чего Сократ при помощи многочисленных примеров доказывает коренное различие между удовольствием и благом и то, что не благо следует подчинять удовольствиям, а, наоборот, удовольствия благу. Сократ: «Сейчас скажу яснее. Как мы с тобою согласились, существует благо и существует удовольствие, и благо -- не то, что удовольствие, и приобретается каждое из двух особыми заботами и трудами, и гнаться за удовольствием -- одно занятие, а за благом -- другое...». Горгий (Платон). - Режим доступа: http://historic.ru/books/item/f00/s00/z0000010/, 500d-500e Отсюда делаются выводы как для искусства вообще (музыка, поэзия, театр), так, в частности, и для риторики, которая, очевидно, не может быть просто сноровкой и угодничеством для доставления удовольствий, а должна быть сознательно проводимым искусством насаждения благих чувств. Из этого вытекает, что риторика вместе с прочими искусствами, основываясь на определенном образце для достижения «высшего блага», должна создавать в душе «строй и порядок», приводя ее из состояния раздробленности в состояние цельности, на котором основывается и то ее совершенство, которое Сократ называет законностью и законом, а это и приводит к изгнанию из души стремления к дурным удовольствиям и несправедливости, как из тела - всяких болезней.

Создавая критические замечания к «Горгию», А.Ф.Лосев отмечает: «Риторика и вообще всякое подлинное искусство, по мысли Платона, есть творческая деятельность, которая воплощает высшую справедливость в человеческом обществе при помощи последовательного приведения всех низших страстей в стройное и упорядоченное состояние (что Платон и называет законом). Эта деятельность не преследует никаких целей чистого и автономного искусства, но лишь реально-жизненные цели. Риторика и искусство есть та сила, которая призвана усовершенствовать человеческую жизнь и создать для нее максимально справедливые формы. В этом и состоит сила искусства» Комментарии к диалогам Платона. (Сборник). - Режим доступа: http://filosof.historic.ru/books/item/f00/s00/z0000009/, Глава «Горгий. Критические замечания к диалогу» .

На основании всего вышеизложенного в Главе 2, можно сделать следующие краткие выводы:

В данном диалоге обстоятельно рассматривается происхождение добродетели в обществе и у отдельных граждан;

Платон в данном диалоге стремится установить смысловую структуру добродетели;

В диалоге ставится вопрос о единстве добродетели и множестве ее проявлений;

Суть диалога в том, что в начале беседы было неясно само понятие добродетели, а в конце ее оно стало ясным;

Диалог «Горгий» обычно относят к переходному периоду в творчестве Платона. В нем видна еще малооформленная теория идей;

В «Горгии» выявляется противоречие между пониманием риторики как науки о внушении людям чувства справедливости и фактическим злоупотреблением у ораторов этой риторикой для совершения несправедливых и дурных дел;

Сократ при помощи многочисленных примеров доказывает коренное различие между удовольствием и благом и то, что не благо следует подчинять удовольствиям, а, наоборот, удовольствия благу;

Риторика и вообще всякое подлинное искусство, по мысли Платона, есть творческая деятельность, которая воплощает высшую справедливость в человеческом обществе при помощи последовательного приведения всех низших страстей в стройное и упорядоченное состояние;

Этика Платона развивалась на основе его теории идей.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Совершение добрых дел, социальную активность на основе знания Платон считал важным занятием для философа. И действительно, история сохраняет сведения о его политической и законотворческой активности. Этическое начало в функционировании государства и воспитании личности Платон считал наиважнейшим. По мнению Платона, для достижения целей воспитания и просвещения необходимо выработать практическую философию, включаюшую политические, этические и психологические идеи.

Прежде, чем Платон выработал свою теорию идей, восприемницей которых является материя, в известном современному миру виде, он прошел этапы становления своих философских взглядов от наивного эвдемонизма, как стремления к счастью, блаженству, до убежденности в существовании идеи абсолютной морали.

Самая высшая из идей, по Платону, идея Блага или Добра. Эта идея является универсальным началом.

Практически все диалоги Платона имеют этическое содержание. В «Протагоре» ставится проблема добродетели в целом. В данном диалоге обстоятельно рассматривается происхождение добродетели в обществе и у отдельных граждан, устанавливается структура добродетели, в конечном итоге выявляется полное содержание понятия добродетели. В диалоге «Горгий» уже видна еще малооформленная теория идей. В «Горгии» поднимается и рассматривается проблема соотношения чувства и понимания справедливости и ее проявления в поступках, в данном случае, оратора. «Горгий» доказывает, что справедливое и добродетельное - далеко не всегда приносит удовольствие, иногда маскируется под зло. В общем и целом, можно отметить, что этика Платона развивалась по мере развития его теории идей.

СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ

1. Философский словарь / под ред. И.Т.Фролова. - М., 1986;

2. Соколов Э.В.. Античность (Платон, Сократ, Аристотель). - Режим доступа: www.ihtik.lib.ru;

3. Комментарии к диалогам Платона. (Сборник). - Режим доступа: http://filosof.historic.ru/books/item/f00/s00/z0000009/;

4. Диалоги Платона. - Режим доступа: www.psilib.ukr.net;

5. Тихонравов Ю.В. Философия. - М., 2000;

6. Горгий (Платон). - Режим доступа: http://historic.ru/books/item/f00/s00/z0000010/;

7. Лосев А.Ф. История античной эстетики. Софисты. Сократ. Платон, Том 2. - www.psylib.ru;

8. Лосев А.Ф. Ранние диалоги Платона и сочинения платоновской школы. Платон. Диалоги.- М., 1986;

9. Основы философии / отв. ред. Е.В.Попов. - М., 1997;

10. Кузнецов К.А. Платон. - Режим доступа: ihtik.lib.ru;

11. Беседы с Сократом и Платоном. - Режим доступа: www.ihtik.lib.ru;

12. Философия / отв. Ред. В.П.Кохановский. - Ростов-на-Дону, 1998;

13. Швец А. Платон об идеальном государстве. - Режим доступа: www.ihtik.lib.ru;

14. Поппер К. Чары Платона. - Режим доступа: www.ihtik.lib.ru;

Подобные документы

Понятие идеализма и материализма как направлений решения основной проблемы философии. Сущность платоновской Идеи, анализ проблемы "как существует общее" в ее теории. Вещи как "бледные копии Идей". Особенности понимания соотношения души и тела Платоном.

реферат , добавлен 19.02.2010


Познавательные и общественно-политические истоки идеализма, его понятие и формы (объективный, субъективный). Материализм и идеализм как различные подходы к сущности мироздания. Природа бытия в понимании представителей данных философских направлений.

реферат , добавлен 20.01.2014


Периодизация античной философии: натурфилософское мышление, философия Платона и Аристотеля, век эллинизма. Античный материализм: Фалес, Гераклит и Демокрит. Идеализм Пифагора, Сократа, Платона, Аристотеля. Историческое значение античной философии.

контрольная работа , добавлен 04.04.2015


Жизненный путь древнегреческого писателя-философа Платона и формирование его философских взглядов. Периодизация жизни и особенности творчества Платона. Учение философа об эйдосах. Трансцендентализм. Этика Платона, как отражение его внутреннего мира.

контрольная работа , добавлен 10.09.2016


Учение об "идеях". Истоки и общие черты объективного идеализма Платона. Учение Платана о знании как о припоминании. Представления о нравственности и государстве в философии Платона. Учение о делении граждан на разряды в совершенном государстве.

контрольная работа , добавлен 23.07.2013


Наивная диалектика милетцев, Гераклита и Анаксагора. Объективный идеализм Платона. Этика поздней античности. Эпикуреизм, скептицизм и стоицизм. Философия Древнего Рима. Проблема несовпадения сущности и существования. Объективный идеализм пифагорейцев.

реферат , добавлен 13.12.2009


Изучение биографии древнегреческого философа Платона. Платоновская Академия. Идея политического воспитания. Философские работы раннего и позднего периодов. Отец идеализма. Политические взгляды. Доказательства Платона в пользу бессмертия человеческой души.

презентация , добавлен 29.05.2016


Платон - величайший мыслитель Древней Греции, "загадка" мировой культуры, основатель первой в мире Академии. Реакционная социально-политическая система взглядов в учении объективного идеализма; теория познания истинного бытия. Учение Платона о душе.

реферат , добавлен 26.01.2012


Платон – один из великих мыслителей античности. Формирование философских взглядов Платона. Учение о бытии и небытии. Гносеология Платона. Социальные взгляды Платона. Идеалистическая диалектика Платона.

контрольная работа , добавлен 23.04.2007


Юношество. Знакомство с Сократом. Скитания. Создание Академии. Смерть Платона. Знаменитая Атлантида. Философия Платона. Постигая непостижимое. Этика. Теория ума. Теория природы. Hаследие Платона.